Уильям Шекспир. Сонеты
12
Когда слежу за стрелкой на часах,
Гляжу, как день теряется во мгле,
Как снегу прибывает в волосах
И ландыш прижимается к земле,
Когда я вижу, как желтеет дрок
Да скачет листьев выцветших толпа,
Как в день осенний с погребальных дрог
Торчат усы косматого снопа,
Тогда и о тебе заходит речь:
Боишься ты убытки понести,
Но красоте не след себя беречь,
Коль новой красоте черед прийти.
В потомстве перепрятавшись своем,
Мы Времени пощечину даем.
15
Все, что росло, то прибавляло в росте,
На миг один во весь вставая рост,
Но было пусто на большом помосте,
Где шли тайком переговоры звезд.
Произрастали люди, как растенья,
И хвастали о подвигах своих
В забвении, на глубине паденья,
А звезды все похваливали их.
И, глядя на шатание помостов,
Я вижу, как ты молод и богат
Там, где живую плоть на голый остов
Разменивают Время и Распад.
Тебе я помогу. Расти упорней
Там, где тебе перерубают корни!
17
Поверят ли грядущие века
Моим стихам, наполненным тобою?
Хоть образ твой заметен лишь слегка
Под строк глухих надгробною плитою?
Когда бы прелесть всех твоих красот
Раскрыла пожелтевшая страница,
Сказали бы потомки: «Как он лжет,
Небесными творя земные лица».
И осмеют стихи, как стариков,
Что более болтливы, чем правдивы,
И примут за набор забавных слов,
За старосветской песенки мотивы.
Но доживи твой сын до тех времен —
Ты б и в стихах, и в нем был воплощен.
20
Лик женщины, начертанный природой,
Имеешь ты, царица-царь души;
И сердце женское без безбородой
Притворности, изменчивости, лжи.
Твой взор правдивей, проще и свежей,
Все золотя вокруг, куда ни взглянет,
Равно и жен пленяя и мужей,
К себе невольно все живое манит.
Сперва женой ты зачат был природой:
Творя, она влюбилась и потом
Прибавкою, лишив меня свободы,
Оставила на свете ни при чем.
Раз сотворен ты женам в наслажденье,
Дай мне любовь, а им —ее свершенье.
23
Как на подмостках жалкий лицедей
Внезапно роль забудет от смущенья,
Как жалкий трус, что в ярости своей
Сам обессилит сердце в исступленье,
Так от смущенья забываю я
Любовный ритуал, для сердца милый,
И замолкает вдруг любовь моя,
Своею же подавленная силой.
Так пусть же книги тут заговорят
Глашатаем немым души кричащей,
Что молит о любви и ждет наград, —
Хотя язык твердил об этом чаще.
Любви безмолвной речи улови:
Глазами слышать — высший ум любви.
25
Находят те, кто в милости у звезд,
В своих удачах повод для гордыни.
Но все равно, я тем горжусь, что прост:
Меня судьба обережет отныне.
За принцами следят временщики,
Как за светилом тянется подсолнух,
Но час придет: взгляд или взмах руки —
И их сметет, чужою славой полных.
Какой-то бой лихая голова
Проигрывает из десятка тысяч,
И все спешат назад забрать слова,
Те, что на камне чести надо высечь.
Как хорошо любить и быть любимым,
Не обходящим и необходимым.
26
Мой властелин, твое очарованье
Меня к тебе навеки приковало.
Прими ж мое горячее посланье.
В нем чти не ум, а преданность вассала.
Она безмерна, ум же мой убог:
Мне страшно, что не хватит слов излиться...
О, если бы в твоих глазах я мог,
Любовию согретый, обновиться!
О, если бы любовная звезда
Могла мие дать другое освещенье
И окрылила робкие уста,
Чтоб заслужить твое благоволенье!
Тогда бы смел я петь любовь мою —
Теперь же, в страхе, я ее таю.
27
Устав от дел, спешу скорей в кровать,
Чтоб отдохнули члены от блужданья.
Но только станет тело отдыхать,
Как голова начнет свои скитанья.
Уходят мысли в страннический путь,
Спешат к тебе в усердии горячем,
И не могу я глаз своих сомкнуть,
И вижу мрак, открытым и незрячим.
Духовным зреньем вижу образ твой,
Сверкающий алмаз, слепящий очи.
Он делает прекрасным мрак ночной
И обновляет лик старухи—ночи.
Днем отдыха не нахожу ногам,
А духу нет покоя по ночам.
31
Твоя прияла грудь все мертвые сердца;
Их в жизни этой нет, я мертвыми их мнил;
И у тебя в груди любви их нет конца,
В ней все мои друзья, которых схоронил.
Надгробных пролил я близ мертвых много слез.
Перед гробами их как дань любви живой!
Благоговейно им, умершим, в дань принес;
Они теперь в тебе, они живут с тобой.
И смотришь ты теперь могилою живой,
На ней и блеск, и свет скончавшихся друзей,
Я передал их всех душе твоей одной.
Что многим я давал, то отдал только ей.
Их лики милые в себе объединя,
Имеешь также ты своим — всего меня!
32
Коль ты, мой друг, тот день переживешь,
Когда меня зароет смерть до срока,
И вдруг, случайно, снова перечтешь
Стихов моих бесхитростные строки, —
Их с лучшими, позднейшими сравни:
Пусть в новых больше славного искусства,
Мои творенья в сердце сохрани
Не ради совершенства — ради чувства.
О, посвяти одну лишь думу мне:
«Когда бы мог расти он с веком вместе,
И он бы создал — с ними наравне —
Достойное стоять на первом месте.
Но умер ов, и превзошли его.
В нем чту любовь, а в них — лишь мастерство».
36
С тобою врозь мы будем с этих пор,
Хоть нераздельны, как и встарь, сердца:
Внезапно павший на меня позор
Перенесу один я до конца.
Любовь у нас и честь у нас одна.
Пусть злая доля разлучила нас,
Любви взаимной не убьет она,
Похитит лишь блаженства краткий час.
Не смею впредь я узнавать тебя,
Своей виной срамить тебя боясь;
И ты не можешь быть со мной, любя,
Дабы на честь твою не пала грязь.
Не делай так! Ведь для моей любви
И честь твоя, и ты — свои, свои!
38
У музы ли моей не хватит для стихов
Предмета, если ты даруешь им дыханье,
Настолько чудное, что для простых листов
Бумаги тягостно такое содержанье?
О, благодарна будь себе, себе одной,
Когда в моих стихах ты что-нибудь отметишь,
И кто настолько нем, чтобы не петь со мной,
Когда сама, как мысль высокая, ты светишь?
Десятой музой будь, будь выше в десять раз
Тех старых девяти, знакомых всем поэтам,
И песни чудные внуши им в добрый час,
Чтобы не старились те песни в мире этом.
Пусть с музой слабою стяжал успех и я,
Здесь труд созданья мой, а слава вся твоя.
40
Все, все мои любви, да, все возьми!
Но станешь ли от этого богаче?
Верней моей не назовешь любви:
Она не больше станет от придачи.
Когда, любя, любовь мою возьмешь,
Я буду рад, что ею обладаешь:
Но больно, если сам себе ты лжешь,
По прихоти взяв то, что отвергаешь.
Прелестный вор! Прощаю я тебя.
Хоть ты украл все, что имел я, бедный.
Мы больше сокрушаемся, терпя
Зло от любви, чем от вражды победной.
О неги власть, где зло глядит добром,
Убей меня — не будешь ты врагом!
41
Намеренное, мелочное зло,
Которое ты совершаешь праздно,
Давно меня с тобою развело.
Ты — это корень вечного соблазна.
Ты нежен — значит, будешь побежден,
Красив — а потому готовься к бою.
Недаром ты был женщиной рожден:
Она опять командует тобою.
Но против воли ты меня не тешь,
Ворчи себе на юность проходную,
Которая толкает на мятеж,
Подсовывая истину двойную,
И ты по этой истине простой
Купил меня и предал красотой.
44
Когда б из мысли состояло тело,
Вот бы меня к тебе перенесло —
От самого далекого предела,
Пространству ненавистному назло!
И даже пусть попав в чужие страны,
Я в самой дальней от тебя стране:
Мысль перепрыгнет через океаны,
Лишь про тебя подумается мне.
Да, я не мысль. И нет печальней мысли.
Я из земли с водою пополам,
И между нами сотни верст повисли,
И время предалось иным делам.
Земля с водой лежат в моем начале,
И с ними я делю мои печали.
50
Как медленно я путь свершаю свой,
Когда конец безрадостный его
Мне говорит, что с каждою стопой
Все дальше я от друга своего.
Мой конь ступает тяжко, не спеша,
Неся меня и груз моих скорбей,
Как будто сознает его душа,
Что быстрый бег нас разлучит скорей.
И даже шпоры не бодрят коня,
Хоть я порой загнать его готов.
Лишь стон в ответ, но стон тот для меня
Больней, чем шпоры для его боков.
Одно пробудит этот стон в груди:
Скорбь впереди, а радость позади.
54
Во сколько раз прелестней красота,
Когда она правдивостью богата.
Как роза ни прекрасна, но и та
Прекраснее вдвойне от аромата.
Шиповник цветом с алой розой схож,
Шипы такие ж, тот же цвет зеленый,
Как роза, он приманчив и пригож,
Когда его распустятся бутоны;
Но он красив лишь внешне. Оттого
Он жалок в жизни, жалок в увяданье.
Не то у роз: их вечно естество,
Сама их смерть родит благоуханье.
Пусть молодость твоя пройдет, мой друг,
В моих стихах твой вечно будет дух.
55
Ни мрамору, ни злату саркофага
Могущих сих не пережить стихов.
Не в грязном камне, выщербленном влагой,
Блистать ты будешь, но в рассказе строф.
Война низвергнет статуи, и зданий
Твердыни рухнут меж народных смут,
Но о тебе живых воспоминаний
Ни Марса меч, ни пламя не сотрут.
Смерть презирая и вражду забвенья,
Ты будешь жить, прославленный всегда;
Тебе дивиться будут поколенья,
Являясь в мир до Страшного суда.
До дня того, когда ты сам восстанешь,
Во взоре любящем ты не увянешь!
57
Твой верный раб, я все минуты дня
Тебе, о мой владыка, посвящаю.
Когда к себе ты требуешь меня,
Я лучшего служения не знаю.
Не смею клясть я медленных часов,
Следя за ними в пытке ожиданья,
Не смею и роптать на горечь слов,
Когда мне говоришь ты: «до свиданья».
Не смею я ревнивою мечтой
Следить, где ты. Стою — как раб угрюмый —
Не жалуясь и полн единой думой:
Как счастлив тот, кто в этот миг с тобой!
И так любовь безумна, что готова
В твоих поступках не видать дурного.
58
Избави Бог, судивший рабство мне,
Чтоб я и в мыслях требовал отчета,
Как ты проводишь дни наедине.
Ждать приказаний — вся моя забота!
Я твой вассал. Пусть обречет меня
Твоя свобода на тюрьму разлуки:
Терпение, готовое на муки,
Удары примет, голову склоня.
Права твоей свободы — без предела.
Где хочешь будь; располагай собой
Как вздумаешь; в твоих руках всецело,
Прощать себе любой проступок свой.
Я должен ждать — пусть в муках изнывая, —
Твоих забав ничем не порицая.
59
Быть может, правда, что в былое время —
Что есть — все было; нового здесь нет,
И ум, творя, бесплодно носит бремя
Ребенка, раньше видевшего свет.
Тогда, глядящие в века былые,
Пусть хроники покажут мне твой лик
Лет за пятьсот назад, в одной из книг,
Где в письмена вместилась мысль впервые.
Хочу я знать, что люди в эти дни
О чуде внешности подобной говорили.
Мы стали ль совершенней? иль они
Прекрасней были? иль мы те ж, как были?
Но верю я: прошедшие года
Таких, как ты, не знали никогда!
60
Как волны набегают на каменья
И каждая там гибнет в свой черед,
Так к своему концу спешат мгновенья,
В стремленьи неизменном — все вперед!
Родимся мы в огне лучей без тени
И к зрелости бежим; но с той поры
Должны бороться против злых затмений,
И время требует назад дары.
Ты, Время, юность губишь беспощадно,
В морщинах искажаешь блеск красы,
Все, что прекрасно, пожираешь жадно,
Ничто не свято для твоей косы.
И все ж мой стих переживет столетья:
Так славы стоит, что хочу воспеть я!
61
Ты ль требуешь, чтоб я, открывши очи, И
х длительно вперял в тоскливый мрак?
Чтоб призрак, схож с тобой, средь темной ночи
Меня томил и мой тревожил зрак?
Иль дух твой выслан, чтобы ночью черной
От дома далеко за мной следить
И уличить меня в вине позорной,
В тебе способной ревность разбудить?
Нет! Велика любовь твоя, но все же
Не столь сильна: нет! То — любовь моя
Сомкнуть глаза мне не дает на ложе,
Из-за нее, как сторож, мучусь я!
Ведь ты не спишь, и мысль меня тревожит,
Что с кем-то слишком близко ты, быть может!
63
Придет пора, когда моя любовь,
Как я теперь, от времени завянет,
Когда часы в тебе иссушат кровь,
Избороздят твое чело и канет
В пучину ночи день твоей весны;
И с нею все твое очарованье,
Без всякого следа воспоминанья,
Потонет в вечной тьме, как тонут сны.
Предвидя грозный миг исчезновенья,
Я отвращу губящую косу,
Избавлю я навек от разрушенья
Коль не тебя, то черт твоих красу,
В моих стихах твой лик изобразив —
В них будешь ты и вечно юн, и жив!
65
И медь, и камень, и земля, и море
В печальной смерти обретут итог.
А красоте что делать в этом споре —
Безвредной и бессильной, как цветок?
Как продержаться золотому лету
В осаде надвигающихся дней?
Ведь даже скал несокрушимых нету,
А время стали кованой прочней
Мне страшно. Значит, Время потеряло
Свой неразменный слиток золотой.
Кто Времени велит начать сначала?
Кто запретит торговлю красотой?
Никто. И вот на черные чернила
Моя любовь весь белый свет сменила.
66
Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живется богачу,
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли замкнут рот,
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывет,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
68
Его лицо — ландкарта прошлых дней,
Когда краса цвела, как ландыш скромный,
И не было помощников у ней,
Обманывавших прелестью заемной;
Когда могли спокойно спать в гробах
Красавиц мертвых косы золотые
И не жили на новых головах,
Их обновляя, локоны чужие.
В нем простота исчезнувших времен,
Сама своей украшена красою,
И ничего не похищает он,
Чтоб освежиться зеленью чужою.
Его Природа бережно хранит,
Чтоб показать Красы неложный вид.
71
Когда умру, недолго плачь — пока
Не возвестит протяжный звон церквей,
Что из худого этого мирка
Я перебрался в худший — мир червей.
Увидишь ты стихи мои — молю:
Забудь о том, кто их писал любя.
Ведь легче мне — я так тебя люблю —
Забытым быть, чем огорчить тебя.
О, если эти строки невзначай
Дойдут к тебе, когда истлею я,
Об имени моем не вспоминай —
Пускай со мной умрет любовь твоя.
Чтоб свет не видел, как тоскуешь ты,
И мы не стали жертвой клеветы.
73
То время года видишь ты во мне,
Когда из листьев редко где какой,
Дрожа, желтеет в веток голизне,
А птичий свист везде сменил покой.
Во мне ты видишь бледный край небес,
Где от заката памятка одна,
И, постепенно взявши перевес,
Их опечатывает темнота.
Во мне ты видишь то сгоранье пня,
"Когда зола, что пламенем была,
Становится могилою огня,
А то, что грело, изошло дотла.
И, это видя, помни: нет цены
Свиданьям, дни которых сочтены.
74
Но успокойся. В дни, когда в острог
Навек я смертью буду взят под стражу,
Одна живая память этих строк
Еще переживет мою пропажу.
И ты увидишь, их перечитав,
Что было лучшею моей частицей.
Вернется в землю мой земной состав,
Мой дух к тебе, как прежде, обратится.
И ты поймешь, что только прах исчез,
Не стоящий нисколько сожаленья,
То, что отнять бы мог головорез,
Добыча ограбленья, жертва тленья.
А ценно было только то одно,
Что и теперь тебе посвящено.
76
Зачем мой стих не знает новизны
И так далек от модных ухищрений?
Зачем я не беру со стороны
Приемов новых, вычурных сравнений?
Зачем я остаюсь самим собой,
Ищу для чувств наряд такой знакомый,
Что в каждом слове виден почерк мой,
И чье оно, и из какого дома?
Пою всегда тебя, моя любовь,
Тобою вдохновляюсь, как и прежде,
И славен я лишь тем, что вновь и вновь
Для старых слов тку новые одежды.
Любовь что солнце: так же не нова
И повтореньем старого жива!
80
Как я слабею, зная, что другой,
Чье дарованье выше и мощнее,
В своих стихах восславил образ твой.
Я б тоже пел, но рядом с ним немею.
Однако дух твой — вольный океан,
И гордый парус носит он и скромный;
Пускай судьбой челнок мне только дан —
Плывет он там, где и корабль огромный.
Но я держусь лишь помощью твоей,
А он бесстрашно реет над пучиной.
Мой жалкий челн погибнет средь зыбей,
Он будет плыть, незыблемый и чинный.
И если вправду смерть придет за мной,
То этому любовь моя виной.
81
Мне ль пережить тебя назначил рок,
Иль раньше буду я в земле зарыт,
Не вырвет смерть тебя из этих строк,
Хотя я буду сам давно забыт.
Бессмертье в них тебе судил Всесильный,
А мне, когда умру,— удел червей.
Мне предназначен скромный холм могильный,
Тебе — нетленный трон в очах людей.
Твой монумент — мой стих: прочтут его
Еще бытья не знающие очи
На языках, неведомых еще,
Когда мы все умолкнем в вечной ночи.
Ты будешь жив — так мощен я в стихах, —
Где дышит дух живой — в людских устах!
85
О муза бедная — ее совсем не слышно:
Притихла и молчит, пока звучат кругом
Хвалы, что золотым сражаются пером
И всеми музами украшены так пышно!
Я мысли чудные на дне души держу,
Другие между тем готовят песнопенья;
А я — на каждый гимн, свидетель вдохновенья, —
Как дьяк неграмотный, одно «аминь» твержу.
Внемля хвалам тебе, скажу лишь, «верно, верно!..»
А сколько мысленно прибавить бы готов!
Но верь — хоть у меня и нет красивых слов, —
Что выше всех других любовь моя безмерно.
Цени в других — стихов изысканных родник;
Во мне же — грез немой, но пламенный язык!
86
Неужто парусник его стихов,
Пустившись в путь к тебе, к бесценной цели,
Лишил меня необходимых слов
И мысль мою прикончил в колыбели?
Неужто дух его сломил меня,
С другими сговорившись потаенно?
Нет, вся его полночная родня
Не нанесет моим стихам урона!
Ни он, ни добродушный домовой,
Который по ночам его дурачит,
Не властны над моею головой,
Не этот страх передо мной маячит.
В его стихах твое лицо встает.
Мне твоего лица недостает.
87
Прощай! Ты для меня бесценное владенье,
Но стала для тебя ясней твоя цена —
И хартии твоей приносят письмена
От власти временной моей освобожденье,
Из милости твоей — владел лишь я тобой;
Чем мог я заслужить такое наслажденье?
Но права на тебя мне не дано судьбой:
Бессилен договор, напрасно принужденье.
Мои достоинства неверно оценя,
Отдавши мне себя в минутном заблужденьи —
Свой драгоценный дар, по строгом обсужденья,
Теперь ты хочешь взять обратно у меня...
Так! Я владел тобой в блаженном сновиденьи:
Во сне я был король. Стал нищим в пробужденьи!
88
Когда захочешь ты смеяться надо мной
Иль оценить меня, взглянувши гневным оком, —
Найдя достоинство в предательстве жестоком,
Сам на себя тогда восстану я войной.
Чтоб откровенностью помочь тебе своею,
Все слабости мои могу я перечесть;
Пороки все мои — так очернить сумею,
Что, кинувши меня, приобретешь ты честь,
И это будет мне великая отрада.
В тебе — моя любовь. То горе, что приму,
Та боль, что сердцу я доставлю своему, —
Даст счастье для тебя; вот мне вдвойне награда!
Чтоб правда на твоей осталась стороне —
Взять на себя вину согласен я вполне!
89
Скажи, что твой разрыв со мной произошел
Лишь по моей вине: услышишь подтвержденье!
Что гнет моих грехов твоей душе тяжел:
Твое безропотно снесу я осужденье.
И знай, что ты меня не в силах очернить
(Свою изменчивость желая объяснить),
Как сам себя готов казнить я без пощады.
Ты хочешь так? Изволь. Чужими станут взгляды;
Знакомство кончится; моя забудет речь
О милом имени — чтоб было невозможно
Мне выдать прежнюю любовь неосторожно
И тем от клеветы его не уберечь.
Клянусь, что сам себя я погублю; вот видишь —
Не должен я любить, кого ты ненавидишь.
90
Так пусть же ненависть является твоя;
Но уж скорей, пока судьба ко мне жестока.
Соединись и ты с преследованьем рока
И придави меня — пока несчастен я.
Когда же властвовать печаль не будет мною,
Ты на меня тогда не напади тайком
И туч не нагони,— вслед за дождливым днем
Настигнув бурею нежданною ночною.
Покинешь ты меня?.. Покамест я борьбой
Измучен не вконец — рази без сожаленья;
Так раньше всех других приму без промедленья
Ужаснейший удар, мне посланный судьбой.
И все, что горем мнил, — душе, тоской объятой,
Покажется ничем перед твоей утратой.
91
Кто горд своим умом, кто — знатностию рода;
Кто — горд богатствами, кто — силою своей;
Иного к пышности нелепой тянет мода;
Кто любит соколов, борзых или коней.
В любимой прихоти — для каждого блаженство
Превыше остальных. Но все их не ценя,
В одном я нахожу все сразу совершенства:
Твоя любовь таит все вместе для меня.
Твоя любовь — ценней, чем знатное рожденье,
Богаче роскоши, нарядов и утех.
Все, чем гордится мир, — дает ее владенье,
Принадлежишь ты мне — и я счастливей всех.
Но можешь это все отнять ты словом властным...
И вот когда навек я сделаюсь несчастным!..
92
Ты можешь от меня уйти! Но знаю я,
Что все ж владеть тобой я буду до могилы.
Ведь от твоей любви зависит жизнь моя,
И пережить ее мне не достало б силы.
Меня не устрашит страданий тяжких ряд,
Ведь с первым же из них — навеки жизнь порвется
Итак, мне никогда зависеть не придется
От прихоти твоей — и этому я рад.
Не огорчит меня любви твоей утрата,
А просто жизнь моя погаснет вместе с ней,
И как в твоей любви я находил когда-то,
Так счастие найду и в смерти я своей.
Но в мире красоты без пятен не бывает...
И тайно иногда измена поражает.
93
Итак, я буду жить доверчиво вполне,
Как муж обманутый! Любви минувшей ласка
Любовью все еще казаться будет мне,
Когда твоих очей еще со мною ласка,
Хоть сердце от меня так далеко ушло!
Увы... в твоих глазах нет выраженья злобы.
Да, у других давно все выдать их могло бы:
Капризы, мрачный вид и хмурое чело...
Но небо иначе создать тебя сумело,
И только прелести полны твои черты.
Какие б ни были в душе твоей мечты —
В глазах всегда любовь и нежность без предела.
Но с Евы яблоком краса твоя сходна,
Когда не властвует в ней чистота одна.
108
Что есть в мозгу достойное чернил,
Чем чувств своих не выразил уже я?
Что нового тебе я б сообщил,
Сказав, что ты всех краше и нежнее?
Нет, друг мой, ничего! Но хоть стары
Слова молитв, все нам они родные.
«Ты — мой, я — твой», — твержу я с той поры,
Когда с тобой я встретился впервые.
Бессмертную любовь не устрашит
Ни пыль времен, ни лет прошедших бремя;
Она не убоится их обид
И сделает своим слугою время,
И будет, как и в юности, жива,
Хоть мертвой огласит ее молва.
116
Сердцам, соединяющимся вновь,
Я не помеха. Никогда измене
Любовь не изменить на нелюбовь
И не заставить преклонить колени.
Любовь — маяк, которому суда
Доверятся и в шторме, и в тумане.
Любовь — непостоянная звезда,
Сулящая надежду в океане.
Любовь нейдет ко Времени в шуты,
Его удары сносит терпеливо
И до конца, без страха пустоты,
Цепляется за краешек обрыва.
А если мне поверить ты не смог,
То, значит, нет любви и этих строк.
119
Я пил настой из мутных слез Сирены,
Свисавших на краю змеевика,
Страх и надежду брал попеременно,
Проигрывал, сыграв наверняка.
Мне опрометчивость моя мешала,
Когда я был любим и не забыт,
Когда, казалось, в лихорадке шалой
Глаза мои выходят из орбит.
О польза зла! Зло — верная основа,
Добрей добро становится на ней.
Моя любовь, отстроенная снова,
Да будет лучше, выше и сильней!
Пора бы мне обратно воротиться:
Пусть зло меня вознаградит сторицей.
121
Уж лучше быть, чем только слыть дурным,
Упрекам подвергаться понапрасну.
Ведь даже радость превратится в дым,
Когда не сам признал ее прекрасной.
Бесстыдным неприязненным глазам
Не опозорить буйной крови пламя.
Суду шпионов — худших, чем я сам, —
Желанных мне пороков не предам я.
Я — это я! Глумяся надо мной,
Они изобличат свои проступки.
Да, я прямой, а мой судья — кривой,
И не ему судить мои поступки.
Ведь по себе он рядит обо всех:
Все люди грешны, всеми правит грех.
127
Считали раньше черный цвет за мрачный,
В нем красоты, как говорили, нет.
Свалив на красоту позор внебрачный,
Теперь в красивых числят черный цвет.
На гнойники наложены румяна.
Природу кто захочет — оберет.
Вот красота и стала безымянна:
То нищенкой, то брошенкой живет.
Поэтому глаза моей желанной,
Как плакальщики на похоронах,
И чернотой, и красотой обманной
Бесчестят этот мир в моих глазах.
Они скорбят, своим скорбям под стать —
Как их красивыми не посчитать!
129
Растрата духа — такова цена За похоть.
И коварна, и опасна, Груба, подла, неистова она,
Свирепа, вероломна, любострастна.
Насытившись, тотчас ее бранят;
Едва достигнув, сразу презирают.
И как приманке ей никто не рад,
И как приманку все ее хватают.
Безумен тот, кто гонится за ней;
Безумен тот, кто обладает ею.
За нею мчишься — счастья нет сильней,
Ее догнал — нет горя тяжелее.
Все это знают. Только не хотят
Покинуть рай, ведущий прямо в ад.
130
Ее глаза на солнце не похожи,
Коралл краснее, чем ее уста,
Снег с грудью милой не одно и то же,
Из черных проволок ее коса.
Есть много роз пунцовых, белых, красных,
Но я не вижу их в ее чертах, —
Хоть благовоний много есть прекрасных,
Увы, но только не в ее устах.
Меня ее ворчанье восхищает,
Но музыка звучит совсем не так.
Не знаю, как богини выступают,
Но госпожи моей не легок шаг.
И все-таки, клянусь, она милее,
Чем лучшая из смертных рядом с нею.
132
Люблю твои глаза за то, что в них
Участье вижу я к моим страданьям;
Они как будто из-за мук моих
Не расстаются с черным одеяньем.
Не лучше солнца юного лучи
Востока красят серые ланиты,
Не лучше красит небеса в ночи
Луна, плывущая со звездной свитой,
Чем эта пара скорбных глаз — твой лик.
О, если б жар такого же участья
И в сердце черствое твое проник
И овладел бы каждой тела частью!
Тогда сказал бы я: нет красоты
В тех женщинах, что не черны, как ты.
133
Проклятье той, что все мгновенья дня
Жестоко мне и другу отравила.
Ей мало мучить одного меня —
В раба она и друга превратила.
Из-за тебя сперва утратил я
Себя, потом того, кто всех мне ближе,
И, наконец, тебя. Ах, жизнь моя
Не трижды ли несчастна, посуди же!
Замкни меня в своей стальной груди,
Но сердце друга дай мне скрыть в темнице
Груди моей, хоть сам я взаперти:
Тогда ты перестанешь так яриться.
Но нет! Принадлежу тебе я весь,
И все твое, что у меня лишь есть.
135
Как и у всех, есть у тебя желанья.
Твое «желанье» — сила, мощь и страсть.
А я во всем — твое лишь достоянье,
Твоих желаний крошечная часть.
Желаньем безграничным обладая,
Не примешь ли желанья моего?
Неужто воля сладостна чужая,
Моя же не достойна ничего?
Как ни безмерны воды в океане,
Он все же богатеет от дождей.
И ты «желаньем» приумножь желанья,
Моим «желаньем» сделай их полней.
И, никому не причинив страданья,
Желанья всех ты слей в моем желанье.
136
Что близки мы, душа твоя гневна.
Но ты скажи, что я «желанье», «воля».
А душам воля — знают все — нужна,
Исполни ж эту волю поневоле.
Наполнит «воля» храм любви твоей
Твоею волей и моей ответной.
В больших пространствах действовать вольней.
Число один средь многих незаметно.
Так пусть же буду я таким числом —
В толпе безвестный, но тебе известный.
Один — ничто; но все мне нипочем,
Коль для тебя я нечто, друг прелестный.
Ты только полюби мое названье.
А с ним меня: ведь я — твое «желанье».
137
Слепой Амур, что сделал ты со мной?
Не вижу я того, что вижу ясно.
Я разбираюсь в красоте людской,
Но восхищаюсь тем, что не прекрасно.
Пусть мой ослабленный пристрастьем взор
Прибила буря в гавань наважденья,
Зачем ты сделал из него багор,
Влекущий сердце к ложному сужденью?
Зачем незаурядным сердце мнит
Созданье, столь обычное для света?
Зачем глаза мои красой манит
Лицо непривлекательное это?
Опутала глаза и сердце ложь,
И к правде путь теперь уж не найдешь.
138
Когда она клянется, что свята,
Я верю ей, хоть знаю — ложь сплошная.
Пусть мнит она, что я в мои лета
Неопытен и хитростей не знаю.
Хочу я думать, что она права,
Что юности не будет завершенья;
По-детски верю я в ее слова,
И у обоих правда в небреженье.
Зачем она не скажет, что хитрит?
Зачем скрываю возраст свой теперь я?
Ах, старость, полюбив, лета таит,
А лучшее, что есть в любви, — доверье.
Так я лгу ей, и лжет она мне тоже,
И льстим своим порокам этой ложью.
140
Ты меру знай в жестокости самой
И не казни презреньем из боязни,
Что, не сумев недуг осилить мой,
Я расскажу про тяжесть этой казни.
И хоть надежды бросить мне пора,
Уверь меня в своем благоволенье —
Ведь умирающему доктора
Сулят надежду на выздоровленье!
Иначе — до отчаянья дойду.
Отчаявшись — тебя порочить буду,
А подлый свет начнет в моем бреду
Искать, конечно, истину повсюду.
Так, чтоб от черной лжи нам не пропасть,
Скажи, что любишь, хоть иссякла страсть.
143
Как домовитая хозяйка, с рук
Спустив дитя, в погоню за пернатой
Питомицей бросается, что вдруг,
Взметнувшись и крича, бежит куда-то;
Ребенок плачет, к матери своей
Протягивая жалобно ручонки,
А та спешит за мчащейся пред ней
Беглянкою, забывши о ребенке, —
Так ты за некой гонишься мечтой,
Меня, свое дитя, оставив сзади.
Вернись ко мне и будь нежна со мной,
Как мать, что о своем печется чаде.
Свою мечту скорей, скорей схвати ж
И, возвратясь, мой горький плач утишь.
144
Два духа, две любви всегда со мной —
Отчаянье и утешенье рядом:
Мужчина, светлый видом и душой,
И женщина с тяжелым мрачным взглядом.
Чтобы меня низвергнуть в ад скорей,
Она со мною друга разлучает,
Манит его порочностью своей
И херувима в беса превращает.
Стал бесом он иль нет — не знаю я...
Наверно, стал, и нет ему возврата.
Покинут я; они теперь друзья,
И ангел мой в тенетах супостата.
Но не поверю я в победу зла,
Пока не будет он сожжен дотла.
147
Моя любовь — уродливый недуг,
Не помышляющий об исцеленье,
Питаемый ключом несчастных мук —
Болезненным стремленьем к угожденью.
Мой разум, врач моей любви, сердясь,
Что предписания его забыты,
Меня покинул, и я вижу: страсть
Подобна смерти, никогда не сытой.
Без разума я обречен на бред,
Безумная тревога сердце гложет,
В моих словах и мыслях связи нет,
И правду высказать язык не может.
Была ты так чиста, светла на взгляд —
А ты темна, как ночь, мрачна, как ад.
154
Уснул однажды мальчик Купидон,
Беспечно бросив факел свой заветный.
Увидя этот безмятежный сон,
К божку подкрались нимфы незаметно,
И лучшая из девственниц-подруг
Похитила губительное пламя —
И возбудитель сладострастных мук
Обезоружен был ее руками.
Горящий факел брошен был в ручей,
И в нем вода, нагревшись до кипенья,
Целительною стала для людей.
Но я влюблен — и нет мне исцеленья.
Согреться может от любви вода,
Любви ж не охладить ей никогда.
