Луис де Камоэнс

Сонеты

* * *

Порой судьба надежду мне дает,
Что скоро буду я утешен ею,
И я при этой мысли так пьянею,
Что все во мне и пляшет и поет.

Я слышу музы раддостный полет,
Но тут любовь, боясь, что я прозрею,
Придумыввает новую затею
И муку вновь, как слепоту, мне шлет.

Вы, горькой обреченные заботе!
Рабы любви, когда вы здесь прочтете
Все тайное, что вверил я стихам, -

Рассказ правдивый о печальной были,
О, если вы подобно мне любили,
Как много скажет эта книга вам!

* * *

Возьми, о лира, самый нежный лад,
Пускай восславит страсть мой стих певучий,
Пусть эти строфы, полные созвучий,
Остывшие сердца воспламенят;

И, чтб любовь разила всех подряд,
Перескажи подробно каждый случай
Отваги робкой, холодности жгучей
Блаженных мук и горестных услад.

Лишь об одном я умолчу, сеньора, -
О Вашем взгляде: перед ним немею
И тут же забываю все слова.

Сиянье Ваших глаз и ясность взора
Достойны строк, для коих не имею
Способностей, познаний, мастертва.

* * *

Ни кознями, ни сотней разных бед
Никак любовь меня убить не может,
Никак надежд моих не уничтожит, —
Ведь не отнимешь то, чего и нет.

Я шел за счастьем — потерял и след,
А жизнь удары гибельные множит.
Но страх мой челн остановить не может,
Я с бурями боролся много лет.

И сердце безнадежное гордится
Спокойствием. Но, враг непобежденный,
Любовь опять готовит месть ему

И мне недуг, что здесь в груди гнездится,
Не знаю как, не знаю где рожденный,
Не знаю, чем грозит и почему.

* * *

Любовь — огонь, пылающий без дыма,
Кровавая, хотя без крови, рана,
Слепая вера в истинность обмана,
Недуг незримый, но губящий зримо;

Любовь — глухая ненависть к любимой
И гнев на то, что есть, но нежеланно,
И жажда, всем владея невозбранно,
Всего себя отдать невозвратимо;

И добровольный плен, и служба той,
Кто губит нас, и все-таки любима,
И все-таки в душе царит одна.

Так можно ль сердцу дать единый строй,
Когда любовь сама неотвратимо
Вся из противоречий сплетена!

* * *

Огонь, на восковом дремавший ложе,
Восстал, с огнем любви смешавшись вмиг,
Когда, взглянув на ваш прекрасный лик,
Увидел свет, со светом солнца схожий.

Сдержать не в силах трепета и дрожи,
В удвоенном порыве, смел и дик,
Стремясь обнять вас пылко, он приник
В палящем поцелуе к нежной коже.

Блаженна страсть, что жар свой донесла
До глаз, где скрыты прелести такие,
Какими целый мир сожжен дотла!

В вас, о сеньора, влюблены стихии,
Поэтому свеча и обожгла
Снег, обжигающий сердца людские.

* * *

Когда улыбкой, звуком нежных слов
Мой слух, мой взор, все чувства увлекая,
Вы мысль мою, мой разум, дорогая,
Возносите к обители богов,

Освобожден от всех земных оков,
Людских богатств ничтожность презирая,
Я здесь дышу благоуханьем рая,
Я вдруг рассудок потерять готов.

Не оскорблю вас жалкими хвалами,
Кто видел вас, кто восхищался вами,
Тот понял всю безмерность красоты.

Он согласиться вынужден без спора,
Что сотворить вас мог лишь тот, сеньора,
Кто создал небо, звезды и цветы.

* * *

Я бросил щит, едва был начат спор, —
Гордец, обезоруженный мгновенно,
Я понял вдруг, что не избегнет плена.
Кто вызовет на бой ваш дивный взор.

Вы только отягчили мой позор,
Мне на раздумья время дав надменно.
Я бился храбро, но признал смиренно,
Что глаз таких всесилен приговор.

И, покорен красавицей строптивой,
Я уступил необоримой силе.
Судьба слепа, и слеп ее закон.

Но небо мерит мерой справедливой:
Вам славы нет, хотя вы победили,
Но слава мне, пускай я побежден!

* * *

Луга, леса в вечерней тишине,
Ручей, едва журчащий на просторе,
Иль тот, что в разрушительном напоре
Шумит, катясь по горной крутизне;

Граниты скал в лазурной вышине,
Согласные в своем нестройном хоре, —
Пока меня в оковах держит горе,
Отрады вы не принесете мне.

Другим стою перед тобой, природа,
Не радуясь ни краскам небосвода,
Ни весело струящейся воде.

Мне чудится пора совсем иная,
Я слезы лью, о прошлом вспоминая,
И здесь печалюсь так же, как везде.

* * *

Как птица утром, пробудясь от сна,
К весне и жизни полная доверья,
То чистит клюв, то отряхает перья,
Поет и скачет, воздухом пьяна, —

Но человек — ему ведь кровь нужна! —
Подкрался, хитрый, полный лицемерья,
Стреляет — и сквозь темные преддверья
Комочком жалким в Орк летит она, —

Не так ли я обманут был судьбою?
Я жил счастливый, я не знал печали,
Не знал, что гибель мне готовит рок.

Но час настал, я встретился с тобою,
Твои глаза прибежище мне дали,
И в них слепой настиг меня стрелок.

* * *

Любовь, меня питающая ядом,
Продли мне жизнь, чтоб я увидеть смог,
Как две звезды, чей свет мне сердце сжег,
Взирают на меня померкшим взглядом,

Как годы, проносясь над вешним садом,
Иссушат свежий розовый цветок,
Как в пышных косах золотой поток
Серебряным прольется водопадом.

Всему перемениться суждено,
И чувства переменятся, сеньора,
Но запоздавшая любовь смешна.

Рыдайте — вас отвергну все равно;
Так месть моя свершится — пусть не скоро,
Но все-таки настигнет вас она.

* * *

Зарею ли румянит мир. весна,
Сияет ли полдневное светило,
Я над рекой, где все теперь немило,
Былые вспоминаю времена.

Здесь убирала волосы она,
Здесь улыбнулась, тут заговорила,
Там отвернулась и лицо закрыла,
Моим вопросом дерзким смущена.

Там шла и тихо что-то напевала,
Тут села и ромашку обрывала
И уронила голову на грудь.

Так, весь в минувшем, день и ночь тоскуя,
Сплю и не сплю, живу и не живу я, —
Пройдет ли это все когда-нибудь?

* * *

Не верь обману, клятвопреступленью!
Но как забыть Надежду, свой оплот?
Увы, любовь не разумом живёт,
Она зовёт к страданию, к терпенью.

Легла на жизнь измена чёрной тенью,
И сердце с жизнью кончило расчёт.
А смерть? Хотящий смерти не умрёт,
И смерть могу ли приравнять к спасенью?

Я беспокойством сердца обречён
Надеяться, листая жизни главы.
Так повелел Любви слепой закон.

Но для чего мне призрак зыбкой славы,
Когда живу истерзан, удручён,
В плену надежд, исполненных отравы?

* * *

Стоически, в тревогах тяжких дней,
В трудах и бедах краткий век мой прожит.
Одно лишь чувство грудь мою тревожит:
Моя любовь - но и страданье с ней.

Любых отрав любовь моя сильней,
И яд, что быть противоядьем может,
Гармонию страданья уничтожит:
Ведь не мирюсь я с мукою моей.

Но сил Любовь на тонкости не тратит
И за несчастье мне несчастьем платит.
Как снег, я таю от ее щедрот.

А если б мог с несчастьем примириться,
Она начнет на горести скупиться,
Затем что с платой долг ее растет.

* * *

Ты эту ленту мне дала в залог
Любви, и, ощущая боль утраты,
Я на нее смотрю, тоской объятый,
И думаю: о, если бы я смог

Увидеть косу - золотой песок,
Затмивший все рассветы и закаты, -
Которую нарочно расплела ты,
Чтобы душе моей сплести силок!

Ты ленту мне дала, чтоб облегчилась
Немыслимая тяжесть этой страсти;
Я принял дар, от долгих мук устав.

* * *

В себе сплели вы все цветы весны,
Ее фиалки, розы маргаритки,
А косы ваши - золотые слитки,
И снег стыдится вашей белизны,

В вас и земля и небо влюблены,
А разлюбить - напрасны все попытки,
Когда природой вы в таком избытке
Всем, что к любви зовет, наделены.

Но если тот, кто вас так нежно любит,
Не смеет брать нектар от ваших роз,
Они умрут, они завянут скоро.

Сердечный холод их в цвету погубит.
Вам эти розы купидон принес,
Не обращайте их в шипы, сеньора!

* * *

Мучительно за годом год идёт,
А дней уже осталось так немного.
Но чем их меньше, тем длинней дорога,
Тем больше в сердце горестных забот.

Мой дар слабеет, и который год
Не знает радость моего порога.
И только опыт, всё измерив строго,
Порой обман грозящий узнаёт.

Гонюсь за счастьем - вот оно! Попалось!
Увы! Рванулось и опять умчалось.
Я падаю. Встаю: пропал и след.

Бегу опять, зову, - оно далёко.
Вперяю в даль отчаянное око...
Оно исчезло, и надежды нет.

***

Над прожитыми днями размышляя,
Свою судьбу предвидел я давно:
Грядущее былым предрешено,
И, значит, горю нет конца и края.

Амур жестокий и Фортуна злая:
Вам сердце скорбное мое дано,
Чтобы, пока еще живет оно,
Его терзать и мучить, умерщвляя!

Но пусть любовь, наслышавшись молвы
Про бедствия мои, в преддверье казни
Мне шлет мечты, которые мертвы,

Пусть рок свиреп и полон неприязни –
Пока в душе моей сеньора, Вы,
Смотрю в глаза Фортуне без боязни.

* * *

Неужто я неровня вам, и мне
Всю жизнь страдать придётся терпеливо?
Но кто достоин вас? Такое диво,
Пожалуй, встретишь разве что во сне.

К тому же, раз я заслужил вполне
Всё то, чего прошу, несправедливо
За щедрость чувств и высоту порыва,
Скупясь, по низкой воздавать цене.

Награда причитается без спора
Тому, кто вынес столько горьких мук
И столько ради вас стерпел позора,

А вы достоинств ищете - коль скоро
Отсутствуют они у ваших слуг,
Влюбитесь в самое себя, сеньора!

Пусть полностью болезнь не излечилась:
"Нет целого - достаточно и части", -
Гласит любви неписаный устав.

* * *

Семь лет Иаков пас овец Лавана,
Но не ему служил - его Рахили,
О чьей красе кругом ему твердили,
Чей образ он лелеял постоянно.

И хоть бедняк трудился неустанно
И лишь минуты встреч отрадой были,
Ему Лаван - так пишут в древней были -
Дал в жены Лию, став на путь обмана.

Но, верен лишь пастушке той прекрасной,
Ее отцу сказал пастух несчастный:
- Я прослужу еще семь лет сполна,

Твое всю жизнь готов пасти я стадо,
Но не одной, а многих жизней надо
Для той любви, что вечности равна.

* * *

Когда мое страданье — искупленье
За все ошибки, сделанные мною,
Как видно, мне назначена судьбою
Двойная мука за мое терпенье.

И если вздохи, бледность, униженье
Напрасны и пощады я не стою,
Сеньора, ляжет тяжкою виною
На совесть вашу все мое мученье.

Но если вновь, вооруженный луком,
Слепец грозит меня подвергнуть мукам
За верность, не нарушенную мной,

Поскольку вас никто ведь не накажет,
Пускай навек Амур меня обяжет
Страдать за то, в чем только вы виной.

* * *

По прихоти природы, в грубой ткани
Сокрыта от обманов и измен
Девичья прелесть, чтоб соблазн и тлен
Не смели помышлять о юном стане.

И все ж не скрыть монашеской сутане
Сиянья взора вашего; блажен,
Кто был им поражен и, сдавшись в плен,
Находит сладость в нанесенной ране.

А тот, кто тщился сохранить покой,
Увидев вас, потом поймет с испугом,
Что невозможно справиться с тоской,
И, гибельным поверженный недугом,
Почтет за честь, чтоб красоте такой
Амур победу отдал по заслугам.

* * *

Она прекрасней херувимов рая,
В ней все, чем вправе
Небеса гордиться.
Лица румянец роз не устыдится,
Веселой Красотой обворожая.

А век хрусталь — оправа глаз живая,
И черной инкрустацией — ресницы.
Как бы зеленый свет из них струится,
Лишь зависть, не надежду вызывая.

Хоть нежность, ум и доброта готовы
У Красоты похитить самовластье,
От свойств души она еще прелестней,

И сердце, полюбив свои оковы,
Под звон цепей поет свое несчастье, —
Так нереида бурю славит песней.

* * *

О яблоня, блеск твоего плода —
Багрянец крови в белизне молочной —
Воссоздает в природе образ точный
Девичьих щек, горящих от стыда;

И пусть тебя не сокрушит вражда
Жестокой бури, гнущей ствол непрочный,
Пусть этот плод, искрящийся и сочный,
Не сгубят ни жара, ни холода,

Чтоб вечно душу грел твой кров зеленый
И восхищалось сердце, сколь чудесен
Твоих румяных яблок аромат...

Мне не сложить тебя достойных песен,
Я одного хочу — под тихой кроной
Забыть, в мечтах о прошлом, боль утрат.

* * *

Колокола сзывали в божий храм,
И люди шли, как реки льются в море,
Чтобы того прославить в общем хоре,
Кто указал пути к спасенью нам.

Но притаился бог незрячий там,
И я в груди стрелу почуял вскоре,
И он сломил мой разум в жарком споре,
Прекрасный лик явив моим глазам.

ЯЗЫЧНИК одолел меня во храме,
Но я в душе не чувствую укора,
Слепого супостата не кляну.

Я дал ему обвить меня цепями,
Я славил этим вас, моя сеньора,
И жаль, что прежде не был я в плену.

* * *

Амур вписал мне в сердце женский лик,
В нем искрами сама душа блистала,
И таяла нетронутость кристалла,
Что на снегах средь алых роз возник.

Мой взор, еще не смевший ни на миг
Взглянуть на ту, кто вдруг ему предстала, —
Чтоб сразу боль нежней и легче стала,
Покрылся влагой — слез живой родник.

Амур клянется: благосклонность дамы
Рождает наше чувство, и тогда мы
Безумствуем, тоскуем, верим ей.

Один лишь миг — и чуть любовь нагрянет,
Сочувствия слеза внезапно станет
Слезою счастья до скончанья дней.

* * *

Как смерть в глаза видавший мореход,
Добравшись вплавь до берега чужого, —
Пускай «забыть о море» дал он слово,
Пусть он и ветер, и волну клянет, —

Уже назавтра, с сердца сбросив гнет,
Он золота, он бури жаждет снова
И вот воспрял, и длань его готова

Направить парус в гибельный поход, —
Так я от бури сладостного вэора
Хотел бежать, я изменил отчизне,
Я слал проклятья ветру и волне,

Но возвращаюсь к вам, моя сеньора,
Чтоб снова там найти источник жизни,
Где лишь недавно смерть грозила мне.

* * *

Блажен, чья жизнь лишь тем омрачена,
Что он гоним красавицей надменной.
Он все же мнит в надежде неизменной,
Что лучшие настанут времена.

Блажен, кому в разлуке суждена
Лишь боль о прошлом.
Он в душе смиренной
Таит лишь страх пред новой переменой,
А боль уж в нем и уж не так страшна.

Блажен и тот, кого грызет досада,
В ком гнев кипит, бушует возмущенье,
И кто не знает, что такое смех.

Но жалок тот, чье сердце было б радо
Любой ценою вымолить прощенье
За те дела, которых имя — грех.

* * *

В очах, в осанке — сладостный покой
(В земной юдоли — беглый отблеск рая).
Под золотом и снегом — розы мая,
Среди рубинов — жемчуг, смех живой.

Изящество в союзе с простотой,
Суждений ясность, искренность прямая, —
Искусство, как природа всеблагая,
Все наделить умеет красотой.

И жизнь, и смерть — все в мире вам открыто,
Все в вашей тонкой, тихой речи слито,
Вы посрамили ею дев и жен.

И в ней оружье ваше, ваша сила.
Но пусть любовь несчастного сразила, —
Я славы побежденных не лишен.

* * *

То случай иль судьба — не все ль равно, —
Однажды Вечность в мир Добро послала
И, видимо, сама же пожелала
На мне проверить, что несет оно.

Но я у жизни в пасынках, давно,
Уже надежды на Надежду мало.
Во всем, во всем Фортуна отказала,
И мне владеть желанным не дано.

Сменив обычай, землю, кров и стены,
Я втайне ждал счастливой перемены,
С доверьем сел в неверную ладью.

Но увидал по знаменьям небесным,
Что, соблазненный счастьем неизвестным,
Злосчастью в жертву отдал жизнь свою.

* * *

Амур, никак тебя я не пойму:
Ведь прежде, чем войти в твои чертоги,
Я долго шел по гибельной дороге,
Проклятья множа твоему ярму.

Я опыту вверялся и уму,
Считал, что знаю, сколь уловки многи
Коварные твои, — и вот, в итоге,
Служу теперь тебе лишь одному.

Тебе мое приютом сердце было,
Где ты незримо коротал года,
До времени твоя дремала сила —

И для меня открылся ты, когда
С особою тоскою наступило
Чередованье скорби и стыда.

* * *

Кто хочет жить любовью совершенной,
Той, что всего и чище и нежней,
Сумеет из моих печальных дней
Извлечь урок, для сердца драгоценный.

Воспоминанье тает легкой пеной
В огне сражений, средь морских зыбей.
В опасности тоска еще сильней
И сердце жалит болью сокровенной.

Но пусть мне гибель, муку иль позор
Пошлет судьбы слепое самовластье,
Пусть нищету иль смерть, богатство, счастье, —

Где б ни был я, мне будет тот же взор
Светить, и пред разверстою могилой
Шепну я тихо имя донны милой.

* * *

Надежды я лишен, но если вдруг
Амур, меня преследующий яро,
Мне даст, за день до нового удара,
Миг радости в оплату прежних мук,

Чего б он ни сулил, такой недуг
Мне душу истерзал, что от кошмара
Уже не пробудиться ей, и дара
Я не приму из вероломных рук.

Минуты счастья, пусть и скоротечной,
Не испытав в плену любовных уз,
Я прожил жизнь в печали бесконечной, -

И до того был тяжек этот груз,
Что радость мной утрачена навечно
И к радости утрачен всякий вкус.

* * *

Владычица, подайте мне устав,
Чтоб за любовь я пребывал в ответе:
Поскольку вас одну люблю на свете —
Я выполню его, не возроптав.

Лишь видеть вас не отнимайте прав —
А все иное будет пусть в запрете.
О данном не посетую обете,
Не оскорблю ваш несравненный нрав.

Когда для вас такие просьбы тяжки —
Тогда подайте, рассудивши здраво,
Тому, чтоб умер я, устав любой.

Но коль и этой не найду поблажки —
То буду жить и доле без устава,
Одною счастлив горькою судьбой.

* * *

Как лебедь умирающий поет
На зыбкой глади озера лесного,
Когда впервые, скорбно и сурово,
На жизнь глядит уже с иных высот, —

О, если б он часов замедлил ход,
О, если бы расправил крылья снова!
Но славит он конец пути земного.
Освобожденье от земных забот. —

Так я, сеньора, здесь, в пути далеком,
Уже смирясь пред неизбежным роком,
Не в силах жить, берусь за лиру вновь

И снова славлю горькими словами
Мою любовь, обманутую вами,
И вашу изменившую любовь.

* * *

Любовь обычно Разум побеждала,
Но требовало мужество иного.
И мир не видел подвига такого:
Любовь главенство Разума признала.

Вот новой боли новое начало!
Воспеть не в силах этот подвиг слово.
Но не должно быть чувство вечно ново,
Ведь кара бы тогда ослабевала.

В любви нет места слабости, мы знаем.
И побежденный в споре с каждым разом
Еще сильней становится стократ.

Но Разум, что Любовью побеждаем, —
Своя противосущность, а не Разум.
Его боюсь я, он мой супостат.

* * *

Когда богинь Природа создавала,
Одно для каждой выбрала она:
Оделась целомудрием Луна,
Рожденным из чистейшего кристалла.

Незрячим стал Амур — так ослепляла
Венера красотой,—и лишь одна
Умом была Паллада Вам равна.
Юнона величавостью блистала.

Но небеса — их благодать я чту —
К вам беспредельно были благосклонны
И, вам даря Венеры красоту,

Добавили, презрев свои законы,
Паллады ум, Дианы чистоту
И величавость гордую Юноны.

* * *

Ждет смерть меня; дано бессмертье строкам,
С печалью повествующим о том,
Сколь радостно я жил; чтоб им потом
Из рук не выпасть в Лету ненароком,

Я их оставлю здесь, и пусть уроком
Послужит людям этот скорбный том,
Пусть тычут указующим перстом
В него с негодованьем и упреком;

И если горе счастьем счел глупец,
Амуру и Фортуне веря слепо,
То на моем примере наконец

Он сможет убедиться, сколь нелепо
Им доверять: Амур — тиран и лжец,
Фортуна — вероломна и свирепа.

* * *

Зной истомил зверей, жесток и жгуч,
И только Лизо не искал прохлады —
Он брел на поиски своей наяды,
Чтоб усмирить любви палящий луч.

Был горек стон его и столь могуч,
Что каменные вздрогнули громады,
Но нимфу манят новые услады —
Сердца красавиц тверже горных круч.

Ответа нет. И, плача беспрестанно,
Несчастный надпись вырезал на буке,
Оставив нам завет в лесной глуши:

«Жизнь в женские не отдавайте руки;
У женщин если что и постоянно,
Так это переменчивость душит

* * *

Огнем ведомый против волн и шквала,
К возлюбленной Леандр отважно плыл.
Уж ни дыханья не было, ни сил,
Но каждый миг Любовь их обновляла.

И видел он: одной отваги — мало,
А боги не пошлют незримых крыл.
Сказать не в силах, мыслью он просил,
Чтоб море в эту ночь ему внимало.

О море! — так он мысленно взывал —
Пускай меня потопит лютый шквал,
Но Геро защити своею властью.

От этой башни труп мой унеси!
Мне отомсти, одну ее спаси,
Коль моему завидуешь ты счастью!

* * *

Дидона, вся в слезах, перебирала
Одежды, что оставил ей Эней, —
Наследье прошлых многославных дней,
Когда Судьба ей счастье разрешала.

И вдруг увидев блеск его кинжала —
Как человек, который стал сильней
Самой души страдающей своей,
Его сжимая, так она сказала:

— Клинок бесценный!
Если был ты мне
Оставлен, чтобы сталь мне отомстила
За ту ошибку, что свершил мой друг,

Так знай,, и ты обманут: мне вполне
Одной моей печали бы хватило,
Чтоб я навек избавилась от мук.

* * *

Геракла сын был грозен и силен,
Но тем, кого Фетида искупала
В бездонном Стиксе,— тем, кого не брало
Ничье копье,— был тяжко ранен он.

Страдальцем был оракул вопрошен,
И тот сказал: здесь трав и зелий — мало,
Но пусть однажды ранившее жало
Второю раной твой исторгнет стон.

Я — как Телеф. Моя судьба решила,
Что Вашим взором, поступью, осанкой
Я буду ранен. Но Любовь мою,

Чтобы она от раны исцелила,
Я должен видеть. Как больной водянкой,
Тем больше сохну, чем я больше пью.

* * *

Вновь Далиана, взяв веретено,
Расплакалась без всякого предлога;
Вновь Лауренио гнетет тревога,
И ревностью чело омрачено.

Она любила Силвио давно,
Но ей закрыта к милому дорога;
Когда своих забот на сердце много,
Чужим не соболезнует оно.

И Лауренио рыдает, горе
Не в силах пережить, и вместе с ним
Рыдает лес, его печали вторя:

— О, почему угодно судьбам злым,
Чтоб жили в несогласье и раздоре
Два сердца, чей союз нерасторжим?

* * *

Итак, судьбы узнал я благодать!
Лежу в пыли, и мне уж не подняться.
Все изменилось, так чему ж меняться?
Все потерял я, что еще терять?

Расстался с лучшим — значит, с худшим ладь.
Жить прожитым я буду впредь пытаться.
Но в мире зла, где злу и не дивятся,
На что и жить, чего от жизни ждать?

Пускай же смерть приходит, торжествуя.
Надежды нет, желаний больше нет.
Так пусть умру, хоть сердцу легче будет.

Ведь от добра уже добра не жду я.
Но средство есть от этих зол и бед,
И за него пусть мир меня не судит.

* * *

Тщеславность ум Летеи помутила.
Как повествует миру быль одна,
Своею красотой ослеплена,
Она хвалилась, что богинь затмила.

Тогда богов судилище решило,
Что столь необычайная вина
Немедля быть наказанной должна,
Как дерзкая хвастунья заслужила.

Но кары той не мог перенести
Олен, к Летее страстью пламенея.
Погибнуть, но прекрасную спасти —

Вот какова была его затея.
И, чтоб любовь от смерти увести,
Он камнем стал, а с ним — его Летея.

* * *

Наяды, обитательницы вод,
Поящих землю свежестью прохладной,
Вы видите, как праздный, безотрадный
Другой поток из глаз моих течет.

Дриады, страшен ваших стрел полет,
Они сверкнут — и пал олень громадный.
Вы видели глаза, чей беспощадный
Единый взгляд в сердца позором бьет.

Хотите видеть слезы горькой муки?
Оставьте ваши воды, ваши луки,
Идите, нимфы милые, сюда.

Здесь тусклы дни, и ночи здесь бессонны,
Но стрелы есть в глазах разящих доны,
В моих глазах — прозрачная вода.

* * *

Так поражает облик Ваш, Сибела,
Так ярко впечатленье чистоты,
Что Ваши лучезарные черты
Сама Природа перенять хотела.

Кто видел, как уверенно и смело
Несете Вы величье красоты,
Был удручен сознанием тщеты:
Любовь от Вас защиты не имела.

Чтоб избежать необоримых сил,
Я разум этой мысли подчинил,
Но чувство ей противиться пыталось.

И право, если дерзость в этом есть,
Придумайте еще другую месть
Для жизни той, что мне прожить осталось,

* * *

Уже Аврора кудри распустила —
Нимб золотой над зеленью земли.
Кругом поля сверкали и цвели,
Роса ждала всходящего светила.

Но Лауренте с Силвио уныло
Свои стада красивые пасли —
От той одной, единственной вдали,
Кого сама Любовь боготворила.

Зарю слезами Лауренте встретил:
«О нимфа, я не мил тебе, к чему же
Еще я жив, еще гляжу на свет?

Жизнь без тебя, быть может, смерти хуже!»
«Кто жив, тот любит, — Силвио ответил, —
Но и любви для тех, кто умер, нет».

* * *

Латоны вещий сын, чьим светом мгла
Повержена во прах, убил злодея
Пифона, отвратительного змея,
За все его жестокие дела.

Убил стрелой — но самого стрела
Сразила золотая, чтоб, робея,
Он клялся в страсти дочери Пекея,
Которая в Фессалии жила.

Но тщетно он прельстить ее пытался
Своею силой, властью, красотою,
Искусством тонким, редким мастерством...

Уж если Аполлон ни с чем остался,
Влюбившись в нимфу, так чего же стою
Я, смертный, рядом с вами, божеством?

* * *

Печали полный радостный рассвет,
Смешавший краски нежности и боли,
Пусть будет людям памятен, доколе
Есть в мире скорбь, а состраданья нет.

Чертившее на небе ясный след,
Лишь солнце соболезновало доле,
Двух душ, разъединенных против воли,
Чтобы погибнуть от невзгод и бед.

Лишь солнце видело: обильной данью
Наполнилась могучая река,
Взяв у влюбленных слезы и рыданья,

И слышало: мольба их столь горька,
Что может и огонь смирить, страданья
Уменьшив осужденным на века.

* * *

Несчастья, как ваш заговор жесток!
Вы каждый день вершите злодеянье.
Ужель до гроба мой удел — страданье?
Я так измучен, сократите срок!

Но если вас назначивший мне Рок
Убить во мне задумал в наказанье
Любви высокой смелое дерзанье, —
Сильней, чем вы, тех помыслов исток.

Я жажду успокоиться в могиле,
Забыть любви отвергнутой борьбу.
И если бы вы пытку прекратили,

Вдвойне б могли обрадовать судьбу:
Тем, что, убив меня, вы победили,
И тем, что, побежденный, я — в гробу.

* * *

Мой нежный враг, в чьи руки отдала
Судьба мои надежды и свершенья,
Я на земле не знаю утешенья,
Как ты на ней могилы не нашла.

Твою красу пучина унесла,
И сам я жертва страшного крушенья.
В моей душе ни света, ни движенья,
Но памяти навеки ты мила.

И если может грубый стих мой ныне
Тебе, моей любви, моей святыне,
Надгробьем стать наперекор судьбе, —

Ты будешь мной прославлена на лире,
И я клянусь: пока есть память в мире,
Он будет эпитафией тебе.

* * *

Чего еще желать? Я с юных дней
Раздаривал любовь, но не всегда ли
Мне злобой и презреньем отвечали?
А вот и смерть — что требовать у ней?

Жизнь хочет жить — нет правила верней.
Страданья никого не убивали,
А там, превыше всей земной печали,
Прибежище нам есть от всех скорбей.

* * *

Но смерть не спросит о моем желанье:
Ни слез, ни горя нет в ее стране.
Все потерял я в горьком ожиданье,

Зато враждой пресытился вполне.
До смерти мне осталось лишь страданье.
Для этого ль пришлось родиться мне?

* * *

Меняются и время, и мечты;
Меняются, как время, представленья.
Изменчивы под солнцем все явленья,
И мир всечасно видишь новым ты.

Во всем и всюду новые черты,
Но для надежды нет осуществленья.
От счастья остаются сожаленья,
От горя — только чувство пустоты.

Уйдет зима, уйдут снега и холод,
И мир весной, как прежде, станет молод,
Но есть закон: все обратится в тлен.

Само веселье слез не уничтожит,
И страшно то, что час пробьет, быть может,
Когда не станет в мире перемен.

* * *

Сверкающие золотые нити, —
Просыпавшись на белизну руки
Или на розовые лепестки,
Вы сколько чар в себе соедините?

Глаза, что ярче тысяч солнц в зените
Сияют мне в разлуке, далеки, —
Вблизи, избавив сердце от тоски,
Какой вы жар во мне воспламените?

Я бы считал, что ваш искристый смех
В кораллах и жемчужинах лучится,
Но он звучал в душе моей не раз.

Как много память дарит мне утех!
А если вас увижу — что случится?
О, если бы я мог увидеть вас!

* * *

Надежда встарь питала песнь мою
И боги на Олимпе мне внимали
Я слезы лил, слагая песнь печали,
О тех слезах я ныне слезы лью,

Когда о прошлом мыслю иль пою.
Так гяжки мне воспоминанья стали.
Что боль от них — увы, нe навсегда ли? —
Как злейшую, на дне души таю.

Ведь если правда, если непреложно,
Что боль одна предшествует другой,
То счастье для менчя уж невозможно.

Иль нет закономерности такой?
Увы, недаром сердце так тревожно:
Не ведать счастья — горький жребий мой.

* * *

Как только ночь, сменяя день превратный.
Измученного погружает в сон,
Мне душу той показывает он,
Кто мне как сон явилась благодатный.

И я бегу пустыней необъятной
За нею вслед, виденьем ослеплен,
Но призрак, вставший из былых времен,
Уходит прочь дорогой невозвратной.

«Красавица, помедли!» — я кричу,
Но, улыбаясь нежно из тумана,
Она как будто молвит: невозможно.

Ей «Дина», — крикнуть,— «мене» я хочу
И просыпаюсь. Кровь стучит тревожно,
А я лишен и краткого обмана.

* * *

Когда брожу я по лугам зеленым,
Везде за мной летит пичужка вслед.
Она забыла счастье прежних лет
И наслажденье счастьем обретенным.

Я от людей бегу к речным затонам,
Она и здесь мой спутник, мой сосед.
Друг другу мы дарим забвенье бед,
Обоим легче в горе разделенном.

И все ж она счастливей! Пусть навек
Она былое благо утеряла, —
Ей не мешают в чаще плакать сиро.

Куда несчастней создан человек!
Чтобы дышать — и воздуха мне мало,
А чтобы жить — мне мало даже мира.

* * *

Дожди с небес, потоки с гор мутят
Речную глубь. В волнах не стало брода,
В лесах не стало лиственного свода,
Лишь ветры оголтелые свистят.

Сменил весну и лето зимний хлад,
Все унеслось в круговращенье года.
Сама на грани хаоса природа,
И умертвил гармонию разлад.

Лишь время точно свой блюдет порядок,
А мир... а в мире столько неполадок,
Как будто нас отверг всевышний сам.

Все ясное, обычное, простое,
Все спуталось, и рухнули устои.
А жизни нет. Жизнь только снится нам.

* * *

Земля, вода, фонарь на челноке,
Шуршанье гальки в ласковом прибое,
И ночь в ее торжественном покое,
И плеск дельфина где-то вдалеке.

Рыбак Аноньо в горести, в тоске
Напрасно шепчет имя дорогое,
Кричит туда, в безмолвие морское,
И чертит это имя на песке.

Верните, волны (говорит несчастный),
Верните мне похищенное вами,
Иль сам я кинусь милой нимфе вслед.

Уносит ветер крик его напрасный,
Он море не разжалобит мольбами.
Шумит волна. Ему ответа нет.

* * *

Зачем Надежда лжет мне, как всегда,
Зачем Судьба скликает беды снова?
Не может быть возврата для былого,
И вспять не обращаются года.

Так пусть идут, проходят без следа
Свидетелями жребия людского,
Один всегда отличен от другого,
Но и с мечтой не сходен никогда.

Что так любил я, с чем душа сроднилась,
Все стало чуждым, все переменилось,
Я постарел, утратил к жизни вкус.

Меня Судьба замкнула в круг проклятый,
Но Время — счастья злобный соглядатай —
Надежд убитых множит тяжкий груз.

* * *

Я воспевал минувшие года,
Теперь ловлю их отголоски жадно.
От старых песен — пусть я пел нескладно —
Вскипают слезы, новые всегда.

Я пел — давно ли? — сам забыл когда,
И был судьбой обманут беспощадно.
Но в горестях бывает так отрадна
Воспоминаний беглая чреда.

Я пел, — и что ж? — обманут в том, что свято:
Не в жажде наслаждений, но в доверье.
Я пел и слышал звон цепей у ног.

Но не Надежда в этом виновата,
Ведь в мире всюду ложь и лицемерье,
А ошибаться может даже Рок.

* * *

В отчаянье глубоком пребывала
Уже давно терзаемая грудь.
И, увидав, что муку не стряхнуть,
Душа уж не страшилась, не желала.

И все же память сердце убеждала,
Что может счастье прежнее вернуть
Тот образ, чья божественная суть
Мой разум красотой околдовала.

Как сердце верит радостно тому,
Во что поверить хочется ему,
Не видя, что судьба над ним смеется!

Пускай хоть ложь — я радуюсь и ей.
Быть может, мука будет тяжелей,
Но хоть мечта для сердца остается.

* * *

Кто отнял радость у меня былую —
Единственное, чем я был богат, —
В непрочный наш союз внеся разлад
И вам назначив путь в страну чужую?

По чьей вине я плачу и тоскую
О днях, которых не вернуть назад,
Когда я столько испытал услад,
За ветреной мечтой бредя вслепую?

Я знаю: сотворила это зло
И на меня накликала беду
Фортуна, от которой нет защиты.

Смиритесь те, кому не повезло:
Нельзя переменить свою звезду,
Для вас к спасенью все пути закрыты.

* * *

Я был дитя, когда пустила всходы
Во мне любовь, и вам понять пора:
Она чиста сегодня, как вчера,
Ей чуждо вожделенье от природы

И безразличны радости, невзгоды,
Судьбы превратность, случая игра,
Пучина нищеты, богатств гора
И в эти дни, и в будущие годы.

Ромашки увядают на лугу;
Безжалостна зима, жестоко лето;
Но в сердце брызжет вечная весна.

Мне мало видеть вас; я не могу
Смириться с вашей холодностью — это
Меня гнетет; любовь моя больна.

* * *

Те радости, что знал я, — слишком рано
Решил пресечь властолюбивый рок.
Как этот день был гибельно-жесток!
О нем воспоминанье — словно рана.

Как видно, счастье так непостоянно,
И дан ему такой ничтожный срок
Лишь для того, чтоб мир назвать не мог
Вершиной счастья торжество обмана.

Но если так Фортуна поступила,
Чтоб радостями тех златых времен
Меня воспоминание томило, —

Что мог бы мне в вину вменить закон,
Когда мне муки Небо присудило
Лишь потому, что я для мук рожден?

* * *

Я за обман вас строго не сужу,
Хотя о нем давно имею вести,
И не прошу вознаградить по чести
Ту преданность, с которой вам служу.

Но больно мне, когда воображу,
Кто на моем обосновался месте —
Выходит, стал я жертвой вашей мести,
Виновны вы, а я ответ держу.

Хотя, сеньора, справедливо, чтобы
Обидчик был обиженным наказан,
Когда к тому весомый повод есть,

Но все же я, решив в порыве злобы,
Что за коварство ваше мстить обязан,
Столь низкую бы не назначил месть.

* * *

Вознесшеюся зрю любовь мою, —
Меня мое несовершенство гложет
И страсть мою безжалостно ничтожит,
И я позор великий познаю.

Ее столь ниже я в миру стою,
Что мысль о ней во мне лишь муку мно
И лучший выход для меня, быть может
Скорее отойти к небытию.

Ее достоинствам предела нет,
От них все горше мне и все больней,
Душевного не укротить раздора.

Пусть оттого покину белый свет,
Но не могу не помышлять о ней:
Un bel morir tutta la vita onora .

* * * Да сгинет день, в который я рожден!
Пусть не вернется в мир, а коль вернется,
Пусть даже Время в страхе содрогнется,
Пусть на небе потушит солнце он.

Пусть ночи тьма завесит небосклон,
Чудовищ сонм из ада изрыгнется,
Пусть кровь дождем из туч гремящих льется
И сын отца убьет, поправ закон.

Пусть люди плачут и вопят, не зная,
Крепка ль еще под ними грудь земная,
Не рушится ли мир в бездонной мгле.

Не плачьте, люди, мир не заблудился,
Но в этот день несчастнейший родился
Из всех, кто был несчастен на земле.

* * *

Хоть время день за днем, за часом час
Свой суд вершит над славой и над властью,
Кладет конец уму, богатству, счастью,
Оплакивая жертвы всякий раз,

Хоть бег его поспешный многих спас,
Попавших в руки злу и безучастью,
Оно бессильно перед этой страстью —
Моя судьба зависит лишь от вас.

Мгновенья мчатся: день сменился ночью,
Веселый смех растаял в горьком плаче,
Гроза прошла — и вспыхнул небосклон.

Но каменному сердцу, средоточью
Моей надежды, скорби и удачи,
Неведом вечный времени закон.

* * *

Туманный очерк синеватых гор,
Зеленых рощ каштановых прохлада,
Ручья журчанье, рокот водопада,
Закатных тучек розовый узор.

Морская ширь, чужой земли простор,
Бредущее в свою деревню стадо, —
Казалось бы, душа должна быть рада,
Все тешит слух, все восхищает взор.

Но нет тебя — и радость невозможна,
Хоть небеса невыразимо сини,
Природа бесконечно хороша.

Мне без тебя и пусто и тревожно,
Сержусь на все, блуждаю как в пустыне,
И грустью переполнена душа.

* * *

Фортуне ненавистна тишина,
Противен мир и чужд порядок божий,
Но если путь счастливый, непохожий
На пройденный, начертит мне она,

Душа воспрянет, Музой зажжена,
И лира станет звонче и моложе,
Чтоб Тежо там, вдали, на отчем ложе,
Внимая ей, застыл в объятьях сна.

Пока же эту немощную лиру
Преследует и гонит гнев Фортуны,
Не по заслугам ваша похвала.

Пусть лучше восславляют ваши струны
Иного — кто, как вы, являет миру
Поистине великие дела.

* * *

«Что унесла ты, Смерть?» — «Взошедшее светило».
«Когда?» — «Как только день забрезжил в небесах».
«И что ж теперь оно?» — «Уже остывший прах».
«Кто приказал тебе?» — «Тот, чья безмерна сила».

«Кто телу даст приют?» — «Как всем телам — могила».
«Где юный блеск его?» — «Как всё — погас впотьмах».
«А Португалия?» — «Глядит на гроб в слезах».
«Что говорит она?» — «Как рано ты почила!»

«Кто видел мертвую — не умер?» — «Был убит».
«Что говорит Любовь?» — «В молчании скорбит».
«Кто ей замкнул уста?» — «Я! Тут не место спорам».
«А королевский двор?» — «С Любовью заодно».
«Что там готовится?» — «Там пусто и темно,
И все рыдают вслед за погребальным хором».

* * *

Таких созвучий, полных красоты,
Таких стихов в сладчайшем новом стиле
Мои труды еще не породили,
Мой стих явил лишь грубые черты.

А ваш — родник, бегущий с высоты.
Вы Иппокрены ключ им посрамили.
Цветам, что вы на Тежо возрастили,
Завидуют и Мантуи цветы.

Зато вы небесами не забыты,
И Аполлон, пристрастья не тая,
Вручил вам дар, какого я не стою.

Две наши музы равно знамениты,
Но только черной завистью моя,
А ваша — несравненной чистотою.

* * *

О вы, кто честным изменил дорогам,
Чья цель одна: довольство и покой,
Вы блага жадной ловите рукой,
И Беспорядок — ваш кумир во многом.

А мир меж тем идет в Порядке строгом.
Вы жертвуете совестью, собой,
Но божий суд карает грех любой,
И даже Случай тоже создан богом.

Наказан будет тот, кто лишь в судьбу
Да в случай верит разумом кичливым, —
Есть в опыте опасности зерно.

Бог не простит упрямому рабу,
Но то, что он считает справедливым,
Для нас несправедливо и темно.

* * *

Имея ум, любовь, заслуги, честь,
Мы мним, что путь наш радостен и гладок,
Но рок, случайность, время свой порядок
Наводят в мире, нам готовя месть.

Загадок неразгаданных не счесть,
Хоть на догадки разум наш и падок,
И вот она, загадка из загадок:
Что выше жизни, выше смерти есть?

Ученый муж нередко лицемерит,
Тогда как опыт к знанию приводит:
Побольше наблюдать — важней всего.

Пусть происходит то, во что не верят,
И верят в то, чего не происходит.
Вы лучше верьте в бога одного.

Надежду, свой оплот?
Увы, любовь не разумом живёт,
Она зовёт к страданию, к терпенью.

Легла на жизнь измена чёрной тенью,
И сердце с жизнью кончило расчёт.
А смерть? Хотящий смерти не умрёт,
И смерть могу ли приравнять к спасенью?

Я беспокойством сердца обречён
Надеяться, листая жизни главы.
Так повелел Любви слепой закон.

Но для чего мне призрак зыбкой славы,
Когда живу истерзан, удручён,
В плену надежд, исполненных отравы?

* * *

Стоически, в тревогах тяжких дней,
В трудах и бедах краткий век мой прожит.
Одно лишь чувство грудь мою тревожит:
Моя любовь - но и страданье с ней.

Любых отрав любовь моя сильней,
И яд, что быть противоядьем может,
Гармонию страданья уничтожит:
Ведь не мирюсь я с мукою моей.

Но сил Любовь на тонкости не тратит
И за несчастье мне несчастьем платит.
Как снег, я таю от ее щедрот.

А если б мог с несчастьем примириться,
Она начнет на горести скупиться,
Затем что с платой долг ее растет.

* * *

Ты эту ленту мне дала в залог
Любви, и, ощущая боль утраты,
Я на нее смотрю, тоской объятый,
И думаю: о, если бы я смог

Увидеть косу - золотой песок,
Затмивший все рассветы и закаты, -
Которую нарочно расплела ты,
Чтобы душе моей сплести силок!

Ты ленту мне дала, чтоб облегчилась
Немыслимая тяжесть этой страсти;
Я принял дар, от долгих мук устав.

* * *

В себе сплели вы все цветы весны,
Ее фиалки, розы маргаритки,
А косы ваши - золотые слитки,
И снег стыдится вашей белизны,

В вас и земля и небо влюблены,
А разлюбить - напрасны все попытки,
Когда природой вы в таком избытке
Всем, что к любви зовет, наделены.

Но если тот, кто вас так нежно любит,
Не смеет брать нектар от ваших роз,
Они умрут, они завянут скоро.

Сердечный холод их в цвету погубит.
Вам эти розы купидон принес,
Не обращайте их в шипы, сеньора!

* * *

Мучительно за годом год идёт,
А дней уже осталось так немного.
Но чем их меньше, тем длинней дорога,
Тем больше в сердце горестных забот.

Мой дар слабеет, и который год
Не знает радость моего порога.
И только опыт, всё измерив строго,
Порой обман грозящий узнаёт.

Гонюсь за счастьем - вот оно! Попалось!
Увы! Рванулось и опять умчалось.
Я падаю. Встаю: пропал и след.

Бегу опять, зову, - оно далёко.
Вперяю в даль отчаянное око...
Оно исчезло, и надежды нет.

***

Над прожитыми днями размышляя,
Свою судьбу предвидел я давно:
Грядущее былым предрешено,
И, значит, горю нет конца и края.

Амур жестокий и Фортуна злая:
Вам сердце скорбное мое дано,
Чтобы, пока еще живет оно,
Его терзать и мучить, умерщвляя!

Но пусть любовь, наслышавшись молвы
Про бедствия мои, в преддверье казни
Мне шлет мечты, которые мертвы,

Пусть рок свиреп и полон неприязни –
Пока в душе моей сеньора, Вы,
Смотрю в глаза Фортуне без боязни.

* * *

Неужто я неровня вам, и мне
Всю жизнь страдать придётся терпеливо?
Но кто достоин вас? Такое диво,
Пожалуй, встретишь разве что во сне.

К тому же, раз я заслужил вполне
Всё то, чего прошу, несправедливо
За щедрость чувств и высоту порыва,
Скупясь, по низкой воздавать цене.

Награда причитается без спора
Тому, кто вынес столько горьких мук
И столько ради вас стерпел позора,

А вы достоинств ищете - коль скоро
Отсутствуют они у ваших слуг,
Влюбитесь в самое себя, сеньора!

Пусть полностью болезнь не излечилась:
"Нет целого - достаточно и части", -
Гласит любви неписаный устав.

* * *

Семь лет Иаков пас овец Лавана,
Но не ему служил - его Рахили,
О чьей красе кругом ему твердили,
Чей образ он лелеял постоянно.

И хоть бедняк трудился неустанно
И лишь минуты встреч отрадой были,
Ему Лаван - так пишут в древней были -
Дал в жены Лию, став на путь обмана.

Но, верен лишь пастушке той прекрасной,
Ее отцу сказал пастух несчастный:
- Я прослужу еще семь лет сполна,

Твое всю жизнь готов пасти я стадо,
Но не одной, а многих жизней надо
Для той любви, что вечности равна.

* * *

Когда мое страданье — искупленье
За все ошибки, сделанные мною,
Как видно, мне назначена судьбою
Двойная мука за мое терпенье.

И если вздохи, бледность, униженье
Напрасны и пощады я не стою,
Сеньора, ляжет тяжкою виною
На совесть вашу все мое мученье.

Но если вновь, вооруженный луком,
Слепец грозит меня подвергнуть мукам
За верность, не нарушенную мной,

Поскольку вас никто ведь не накажет,
Пускай навек Амур меня обяжет
Страдать за то, в чем только вы виной.

* * *

По прихоти природы, в грубой ткани
Сокрыта от обманов и измен
Девичья прелесть, чтоб соблазн и тлен
Не смели помышлять о юном стане.

И все ж не скрыть монашеской сутане
Сиянья взора вашего; блажен,
Кто был им поражен и, сдавшись в плен,
Находит сладость в нанесенной ране.

А тот, кто тщился сохранить покой,
Увидев вас, потом поймет с испугом,
Что невозможно справиться с тоской,
И, гибельным поверженный недугом,
Почтет за честь, чтоб красоте такой
Амур победу отдал по заслугам.

* * *

Она прекрасней херувимов рая,
В ней все, чем вправе
Небеса гордиться.
Лица румянец роз не устыдится,
Веселой Красотой обворожая.

А век хрусталь — оправа глаз живая,
И черной инкрустацией — ресницы.
Как бы зеленый свет из них струится,
Лишь зависть, не надежду вызывая.

Хоть нежность, ум и доброта готовы
У Красоты похитить самовластье,
От свойств души она еще прелестней,

И сердце, полюбив свои оковы,
Под звон цепей поет свое несчастье, —
Так нереида бурю славит песней.

* * *

О яблоня, блеск твоего плода —
Багрянец крови в белизне молочной —
Воссоздает в природе образ точный
Девичьих щек, горящих от стыда;

И пусть тебя не сокрушит вражда
Жестокой бури, гнущей ствол непрочный,
Пусть этот плод, искрящийся и сочный,
Не сгубят ни жара, ни холода,

Чтоб вечно душу грел твой кров зеленый
И восхищалось сердце, сколь чудесен
Твоих румяных яблок аромат...

Мне не сложить тебя достойных песен,
Я одного хочу — под тихой кроной
Забыть, в мечтах о прошлом, боль утрат.

* * *

Колокола сзывали в божий храм,
И люди шли, как реки льются в море,
Чтобы того прославить в общем хоре,
Кто указал пути к спасенью нам.

Но притаился бог незрячий там,
И я в груди стрелу почуял вскоре,
И он сломил мой разум в жарком споре,
Прекрасный лик явив моим глазам.

ЯЗЫЧНИК одолел меня во храме,
Но я в душе не чувствую укора,
Слепого супостата не кляну.

Я дал ему обвить меня цепями,
Я славил этим вас, моя сеньора,
И жаль, что прежде не был я в плену.

* * *

Амур вписал мне в сердце женский лик,
В нем искрами сама душа блистала,
И таяла нетронутость кристалла,
Что на снегах средь алых роз возник.

Мой взор, еще не смевший ни на миг
Взглянуть на ту, кто вдруг ему предстала, —
Чтоб сразу боль нежней и легче стала,
Покрылся влагой — слез живой родник.

Амур клянется: благосклонность дамы
Рождает наше чувство, и тогда мы
Безумствуем, тоскуем, верим ей.

Один лишь миг — и чуть любовь нагрянет,
Сочувствия слеза внезапно станет
Слезою счастья до скончанья дней.

* * *

Как смерть в глаза видавший мореход,
Добравшись вплавь до берега чужого, —
Пускай «забыть о море» дал он слово,
Пусть он и ветер, и волну клянет, —

Уже назавтра, с сердца сбросив гнет,
Он золота, он бури жаждет снова
И вот воспрял, и длань его готова

Направить парус в гибельный поход, —
Так я от бури сладостного вэора
Хотел бежать, я изменил отчизне,
Я слал проклятья ветру и волне,

Но возвращаюсь к вам, моя сеньора,
Чтоб снова там найти источник жизни,
Где лишь недавно смерть грозила мне.

* * *

Блажен, чья жизнь лишь тем омрачена,
Что он гоним красавицей надменной.
Он все же мнит в надежде неизменной,
Что лучшие настанут времена.

Блажен, кому в разлуке суждена
Лишь боль о прошлом.
Он в душе смиренной
Таит лишь страх пред новой переменой,
А боль уж в нем и уж не так страшна.

Блажен и тот, кого грызет досада,
В ком гнев кипит, бушует возмущенье,
И кто не знает, что такое смех.

Но жалок тот, чье сердце было б радо
Любой ценою вымолить прощенье
За те дела, которых имя — грех.

* * *

В очах, в осанке — сладостный покой
(В земной юдоли — беглый отблеск рая).
Под золотом и снегом — розы мая,
Среди рубинов — жемчуг, смех живой.

Изящество в союзе с простотой,
Суждений ясность, искренность прямая, —
Искусство, как природа всеблагая,
Все наделить умеет красотой.

И жизнь, и смерть — все в мире вам открыто,
Все в вашей тонкой, тихой речи слито,
Вы посрамили ею дев и жен.

И в ней оружье ваше, ваша сила.
Но пусть любовь несчастного сразила, —
Я славы побежденных не лишен.

* * *

То случай иль судьба — не все ль равно, —
Однажды Вечность в мир Добро послала
И, видимо, сама же пожелала
На мне проверить, что несет оно.

Но я у жизни в пасынках, давно,
Уже надежды на Надежду мало.
Во всем, во всем Фортуна отказала,
И мне владеть желанным не дано.

Сменив обычай, землю, кров и стены,
Я втайне ждал счастливой перемены,
С доверьем сел в неверную ладью.

Но увидал по знаменьям небесным,
Что, соблазненный счастьем неизвестным,
Злосчастью в жертву отдал жизнь свою.

* * *

Амур, никак тебя я не пойму:
Ведь прежде, чем войти в твои чертоги,
Я долго шел по гибельной дороге,
Проклятья множа твоему ярму.

Я опыту вверялся и уму,
Считал, что знаю, сколь уловки многи
Коварные твои, — и вот, в итоге,
Служу теперь тебе лишь одному.

Тебе мое приютом сердце было,
Где ты незримо коротал года,
До времени твоя дремала сила —

И для меня открылся ты, когда
С особою тоскою наступило
Чередованье скорби и стыда.

* * *

Кто хочет жить любовью совершенной,
Той, что всего и чище и нежней,
Сумеет из моих печальных дней
Извлечь урок, для сердца драгоценный.

Воспоминанье тает легкой пеной
В огне сражений, средь морских зыбей.
В опасности тоска еще сильней
И сердце жалит болью сокровенной.

Но пусть мне гибель, муку иль позор
Пошлет судьбы слепое самовластье,
Пусть нищету иль смерть, богатство, счастье, —

Где б ни был я, мне будет тот же взор
Светить, и пред разверстою могилой
Шепну я тихо имя донны милой.

* * *

Надежды я лишен, но если вдруг
Амур, меня преследующий яро,
Мне даст, за день до нового удара,
Миг радости в оплату прежних мук,

Чего б он ни сулил, такой недуг
Мне душу истерзал, что от кошмара
Уже не пробудиться ей, и дара
Я не приму из вероломных рук.

Минуты счастья, пусть и скоротечной,
Не испытав в плену любовных уз,
Я прожил жизнь в печали бесконечной, -

И до того был тяжек этот груз,
Что радость мной утрачена навечно
И к радости утрачен всякий вкус.

* * *

Владычица, подайте мне устав,
Чтоб за любовь я пребывал в ответе:
Поскольку вас одну люблю на свете —
Я выполню его, не возроптав.

Лишь видеть вас не отнимайте прав —
А все иное будет пусть в запрете.
О данном не посетую обете,
Не оскорблю ваш несравненный нрав.

Когда для вас такие просьбы тяжки —
Тогда подайте, рассудивши здраво,
Тому, чтоб умер я, устав любой.

Но коль и этой не найду поблажки —
То буду жить и доле без устава,
Одною счастлив горькою судьбой.

* * *

Как лебедь умирающий поет
На зыбкой глади озера лесного,
Когда впервые, скорбно и сурово,
На жизнь глядит уже с иных высот, —

О, если б он часов замедлил ход,
О, если бы расправил крылья снова!
Но славит он конец пути земного.
Освобожденье от земных забот. —

Так я, сеньора, здесь, в пути далеком,
Уже смирясь пред неизбежным роком,
Не в силах жить, берусь за лиру вновь

И снова славлю горькими словами
Мою любовь, обманутую вами,
И вашу изменившую любовь.

* * *

Любовь обычно Разум побеждала,
Но требовало мужество иного.
И мир не видел подвига такого:
Любовь главенство Разума признала.

Вот новой боли новое начало!
Воспеть не в силах этот подвиг слово.
Но не должно быть чувство вечно ново,
Ведь кара бы тогда ослабевала.

В любви нет места слабости, мы знаем.
И побежденный в споре с каждым разом
Еще сильней становится стократ.

Но Разум, что Любовью побеждаем, —
Своя противосущность, а не Разум.
Его боюсь я, он мой супостат.

* * *

Когда богинь Природа создавала,
Одно для каждой выбрала она:
Оделась целомудрием Луна,
Рожденным из чистейшего кристалла.

Незрячим стал Амур — так ослепляла
Венера красотой,—и лишь одна
Умом была Паллада Вам равна.
Юнона величавостью блистала.

Но небеса — их благодать я чту —
К вам беспредельно были благосклонны
И, вам даря Венеры красоту,

Добавили, презрев свои законы,
Паллады ум, Дианы чистоту
И величавость гордую Юноны.

* * *

Ждет смерть меня; дано бессмертье строкам,
С печалью повествующим о том,
Сколь радостно я жил; чтоб им потом
Из рук не выпасть в Лету ненароком,

Я их оставлю здесь, и пусть уроком
Послужит людям этот скорбный том,
Пусть тычут указующим перстом
В него с негодованьем и упреком;

И если горе счастьем счел глупец,
Амуру и Фортуне веря слепо,
То на моем примере наконец

Он сможет убедиться, сколь нелепо
Им доверять: Амур — тиран и лжец,
Фортуна — вероломна и свирепа.

* * *

Зной истомил зверей, жесток и жгуч,
И только Лизо не искал прохлады —
Он брел на поиски своей наяды,
Чтоб усмирить любви палящий луч.

Был горек стон его и столь могуч,
Что каменные вздрогнули громады,
Но нимфу манят новые услады —
Сердца красавиц тверже горных круч.

Ответа нет. И, плача беспрестанно,
Несчастный надпись вырезал на буке,
Оставив нам завет в лесной глуши:

«Жизнь в женские не отдавайте руки;
У женщин если что и постоянно,
Так это переменчивость душит

* * *

Огнем ведомый против волн и шквала,
К возлюбленной Леандр отважно плыл.
Уж ни дыханья не было, ни сил,
Но каждый миг Любовь их обновляла.

И видел он: одной отваги — мало,
А боги не пошлют незримых крыл.
Сказать не в силах, мыслью он просил,
Чтоб море в эту ночь ему внимало.

О море! — так он мысленно взывал —
Пускай меня потопит лютый шквал,
Но Геро защити своею властью.

От этой башни труп мой унеси!
Мне отомсти, одну ее спаси,
Коль моему завидуешь ты счастью!

* * *

Дидона, вся в слезах, перебирала
Одежды, что оставил ей Эней, —
Наследье прошлых многославных дней,
Когда Судьба ей счастье разрешала.

И вдруг увидев блеск его кинжала —
Как человек, который стал сильней
Самой души страдающей своей,
Его сжимая, так она сказала:

— Клинок бесценный!
Если был ты мне
Оставлен, чтобы сталь мне отомстила
За ту ошибку, что свершил мой друг,

Так знай,, и ты обманут: мне вполне
Одной моей печали бы хватило,
Чтоб я навек избавилась от мук.

* * *

Геракла сын был грозен и силен,
Но тем, кого Фетида искупала
В бездонном Стиксе,— тем, кого не брало
Ничье копье,— был тяжко ранен он.

Страдальцем был оракул вопрошен,
И тот сказал: здесь трав и зелий — мало,
Но пусть однажды ранившее жало
Второю раной твой исторгнет стон.

Я — как Телеф. Моя судьба решила,
Что Вашим взором, поступью, осанкой
Я буду ранен. Но Любовь мою,

Чтобы она от раны исцелила,
Я должен видеть. Как больной водянкой,
Тем больше сохну, чем я больше пью.

* * *

Вновь Далиана, взяв веретено,
Расплакалась без всякого предлога;
Вновь Лауренио гнетет тревога,
И ревностью чело омрачено.

Она любила Силвио давно,
Но ей закрыта к милому дорога;
Когда своих забот на сердце много,
Чужим не соболезнует оно.

И Лауренио рыдает, горе
Не в силах пережить, и вместе с ним
Рыдает лес, его печали вторя:

— О, почему угодно судьбам злым,
Чтоб жили в несогласье и раздоре
Два сердца, чей союз нерасторжим?

* * *

Итак, судьбы узнал я благодать!
Лежу в пыли, и мне уж не подняться.
Все изменилось, так чему ж меняться?
Все потерял я, что еще терять?

Расстался с лучшим — значит, с худшим ладь.
Жить прожитым я буду впредь пытаться.
Но в мире зла, где злу и не дивятся,
На что и жить, чего от жизни ждать?

Пускай же смерть приходит, торжествуя.
Надежды нет, желаний больше нет.
Так пусть умру, хоть сердцу легче будет.

Ведь от добра уже добра не жду я.
Но средство есть от этих зол и бед,
И за него пусть мир меня не судит.

* * *

Тщеславность ум Летеи помутила.
Как повествует миру быль одна,
Своею красотой ослеплена,
Она хвалилась, что богинь затмила.

Тогда богов судилище решило,
Что столь необычайная вина
Немедля быть наказанной должна,
Как дерзкая хвастунья заслужила.

Но кары той не мог перенести
Олен, к Летее страстью пламенея.
Погибнуть, но прекрасную спасти —

Вот какова была его затея.
И, чтоб любовь от смерти увести,
Он камнем стал, а с ним — его Летея.

* * *

Наяды, обитательницы вод,
Поящих землю свежестью прохладной,
Вы видите, как праздный, безотрадный
Другой поток из глаз моих течет.

Дриады, страшен ваших стрел полет,
Они сверкнут — и пал олень громадный.
Вы видели глаза, чей беспощадный
Единый взгляд в сердца позором бьет.

Хотите видеть слезы горькой муки?
Оставьте ваши воды, ваши луки,
Идите, нимфы милые, сюда.

Здесь тусклы дни, и ночи здесь бессонны,
Но стрелы есть в глазах разящих доны,
В моих глазах — прозрачная вода.

* * *

Так поражает облик Ваш, Сибела,
Так ярко впечатленье чистоты,
Что Ваши лучезарные черты
Сама Природа перенять хотела.

Кто видел, как уверенно и смело
Несете Вы величье красоты,
Был удручен сознанием тщеты:
Любовь от Вас защиты не имела.

Чтоб избежать необоримых сил,
Я разум этой мысли подчинил,
Но чувство ей противиться пыталось.

И право, если дерзость в этом есть,
Придумайте еще другую месть
Для жизни той, что мне прожить осталось,

* * *

Уже Аврора кудри распустила —
Нимб золотой над зеленью земли.
Кругом поля сверкали и цвели,
Роса ждала всходящего светила.

Но Лауренте с Силвио уныло
Свои стада красивые пасли —
От той одной, единственной вдали,
Кого сама Любовь боготворила.

Зарю слезами Лауренте встретил:
«О нимфа, я не мил тебе, к чему же
Еще я жив, еще гляжу на свет?

Жизнь без тебя, быть может, смерти хуже!»
«Кто жив, тот любит, — Силвио ответил, —
Но и любви для тех, кто умер, нет».

* * *

Латоны вещий сын, чьим светом мгла
Повержена во прах, убил злодея
Пифона, отвратительного змея,
За все его жестокие дела.

Убил стрелой — но самого стрела
Сразила золотая, чтоб, робея,
Он клялся в страсти дочери Пекея,
Которая в Фессалии жила.

Но тщетно он прельстить ее пытался
Своею силой, властью, красотою,
Искусством тонким, редким мастерством...

Уж если Аполлон ни с чем остался,
Влюбившись в нимфу, так чего же стою
Я, смертный, рядом с вами, божеством?

* * *

Печали полный радостный рассвет,
Смешавший краски нежности и боли,
Пусть будет людям памятен, доколе
Есть в мире скорбь, а состраданья нет.

Чертившее на небе ясный след,
Лишь солнце соболезновало доле,
Двух душ, разъединенных против воли,
Чтобы погибнуть от невзгод и бед.

Лишь солнце видело: обильной данью
Наполнилась могучая река,
Взяв у влюбленных слезы и рыданья,

И слышало: мольба их столь горька,
Что может и огонь смирить, страданья
Уменьшив осужденным на века.

* * *

Несчастья, как ваш заговор жесток!
Вы каждый день вершите злодеянье.
Ужель до гроба мой удел — страданье?
Я так измучен, сократите срок!

Но если вас назначивший мне Рок
Убить во мне задумал в наказанье
Любви высокой смелое дерзанье, —
Сильней, чем вы, тех помыслов исток.

Я жажду успокоиться в могиле,
Забыть любви отвергнутой борьбу.
И если бы вы пытку прекратили,

Вдвойне б могли обрадовать судьбу:
Тем, что, убив меня, вы победили,
И тем, что, побежденный, я — в гробу.

* * *

Мой нежный враг, в чьи руки отдала
Судьба мои надежды и свершенья,
Я на земле не знаю утешенья,
Как ты на ней могилы не нашла.

Твою красу пучина унесла,
И сам я жертва страшного крушенья.
В моей душе ни света, ни движенья,
Но памяти навеки ты мила.

И если может грубый стих мой ныне
Тебе, моей любви, моей святыне,
Надгробьем стать наперекор судьбе, —

Ты будешь мной прославлена на лире,
И я клянусь: пока есть память в мире,
Он будет эпитафией тебе.

* * *

Чего еще желать? Я с юных дней
Раздаривал любовь, но не всегда ли
Мне злобой и презреньем отвечали?
А вот и смерть — что требовать у ней?

Жизнь хочет жить — нет правила верней.
Страданья никого не убивали,
А там, превыше всей земной печали,
Прибежище нам есть от всех скорбей.

* * *

Но смерть не спросит о моем желанье:
Ни слез, ни горя нет в ее стране.
Все потерял я в горьком ожиданье,

Зато враждой пресытился вполне.
До смерти мне осталось лишь страданье.
Для этого ль пришлось родиться мне?

* * *

Меняются и время, и мечты;
Меняются, как время, представленья.
Изменчивы под солнцем все явленья,
И мир всечасно видишь новым ты.

Во всем и всюду новые черты,
Но для надежды нет осуществленья.
От счастья остаются сожаленья,
От горя — только чувство пустоты.

Уйдет зима, уйдут снега и холод,
И мир весной, как прежде, станет молод,
Но есть закон: все обратится в тлен.

Само веселье слез не уничтожит,
И страшно то, что час пробьет, быть может,
Когда не станет в мире перемен.

* * *

Сверкающие золотые нити, —
Просыпавшись на белизну руки
Или на розовые лепестки,
Вы сколько чар в себе соедините?

Глаза, что ярче тысяч солнц в зените
Сияют мне в разлуке, далеки, —
Вблизи, избавив сердце от тоски,
Какой вы жар во мне воспламените?

Я бы считал, что ваш искристый смех
В кораллах и жемчужинах лучится,
Но он звучал в душе моей не раз.

Как много память дарит мне утех!
А если вас увижу — что случится?
О, если бы я мог увидеть вас!

* * *

Надежда встарь питала песнь мою
И боги на Олимпе мне внимали
Я слезы лил, слагая песнь печали,
О тех слезах я ныне слезы лью,

Когда о прошлом мыслю иль пою.
Так гяжки мне воспоминанья стали.
Что боль от них — увы, нe навсегда ли? —
Как злейшую, на дне души таю.

Ведь если правда, если непреложно,
Что боль одна предшествует другой,
То счастье для менчя уж невозможно.

Иль нет закономерности такой?
Увы, недаром сердце так тревожно:
Не ведать счастья — горький жребий мой.

* * *

Как только ночь, сменяя день превратный.
Измученного погружает в сон,
Мне душу той показывает он,
Кто мне как сон явилась благодатный.

И я бегу пустыней необъятной
За нею вслед, виденьем ослеплен,
Но призрак, вставший из былых времен,
Уходит прочь дорогой невозвратной.

«Красавица, помедли!» — я кричу,
Но, улыбаясь нежно из тумана,
Она как будто молвит: невозможно.

Ей «Дина», — крикнуть,— «мене» я хочу
И просыпаюсь. Кровь стучит тревожно,
А я лишен и краткого обмана.

* * *

Когда брожу я по лугам зеленым,
Везде за мной летит пичужка вслед.
Она забыла счастье прежних лет
И наслажденье счастьем обретенным.

Я от людей бегу к речным затонам,
Она и здесь мой спутник, мой сосед.
Друг другу мы дарим забвенье бед,
Обоим легче в горе разделенном.

И все ж она счастливей! Пусть навек
Она былое благо утеряла, —
Ей не мешают в чаще плакать сиро.

Куда несчастней создан человек!
Чтобы дышать — и воздуха мне мало,
А чтобы жить — мне мало даже мира.

* * *

Дожди с небес, потоки с гор мутят
Речную глубь. В волнах не стало брода,
В лесах не стало лиственного свода,
Лишь ветры оголтелые свистят.

Сменил весну и лето зимний хлад,
Все унеслось в круговращенье года.
Сама на грани хаоса природа,
И умертвил гармонию разлад.

Лишь время точно свой блюдет порядок,
А мир... а в мире столько неполадок,
Как будто нас отверг всевышний сам.

Все ясное, обычное, простое,
Все спуталось, и рухнули устои.
А жизни нет. Жизнь только снится нам.

* * *

Земля, вода, фонарь на челноке,
Шуршанье гальки в ласковом прибое,
И ночь в ее торжественном покое,
И плеск дельфина где-то вдалеке.

Рыбак Аноньо в горести, в тоске
Напрасно шепчет имя дорогое,
Кричит туда, в безмолвие морское,
И чертит это имя на песке.

Верните, волны (говорит несчастный),
Верните мне похищенное вами,
Иль сам я кинусь милой нимфе вслед.

Уносит ветер крик его напрасный,
Он море не разжалобит мольбами.
Шумит волна. Ему ответа нет.

* * *

Зачем Надежда лжет мне, как всегда,
Зачем Судьба скликает беды снова?
Не может быть возврата для былого,
И вспять не обращаются года.

Так пусть идут, проходят без следа
Свидетелями жребия людского,
Один всегда отличен от другого,
Но и с мечтой не сходен никогда.

Что так любил я, с чем душа сроднилась,
Все стало чуждым, все переменилось,
Я постарел, утратил к жизни вкус.

Меня Судьба замкнула в круг проклятый,
Но Время — счастья злобный соглядатай —
Надежд убитых множит тяжкий груз.

* * *

Я воспевал минувшие года,
Теперь ловлю их отголоски жадно.
От старых песен — пусть я пел нескладно —
Вскипают слезы, новые всегда.

Я пел — давно ли? — сам забыл когда,
И был судьбой обманут беспощадно.
Но в горестях бывает так отрадна
Воспоминаний беглая чреда.

Я пел, — и что ж? — обманут в том, что свято:
Не в жажде наслаждений, но в доверье.
Я пел и слышал звон цепей у ног.

Но не Надежда в этом виновата,
Ведь в мире всюду ложь и лицемерье,
А ошибаться может даже Рок.

* * *

В отчаянье глубоком пребывала
Уже давно терзаемая грудь.
И, увидав, что муку не стряхнуть,
Душа уж не страшилась, не желала.

И все же память сердце убеждала,
Что может счастье прежнее вернуть
Тот образ, чья божественная суть
Мой разум красотой околдовала.

Как сердце верит радостно тому,
Во что поверить хочется ему,
Не видя, что судьба над ним смеется!

Пускай хоть ложь — я радуюсь и ей.
Быть может, мука будет тяжелей,
Но хоть мечта для сердца остается.

* * *

Кто отнял радость у меня былую —
Единственное, чем я был богат, —
В непрочный наш союз внеся разлад
И вам назначив путь в страну чужую?

По чьей вине я плачу и тоскую
О днях, которых не вернуть назад,
Когда я столько испытал услад,
За ветреной мечтой бредя вслепую?

Я знаю: сотворила это зло
И на меня накликала беду
Фортуна, от которой нет защиты.

Смиритесь те, кому не повезло:
Нельзя переменить свою звезду,
Для вас к спасенью все пути закрыты.

* * *

Я был дитя, когда пустила всходы
Во мне любовь, и вам понять пора:
Она чиста сегодня, как вчера,
Ей чуждо вожделенье от природы

И безразличны радости, невзгоды,
Судьбы превратность, случая игра,
Пучина нищеты, богатств гора
И в эти дни, и в будущие годы.

Ромашки увядают на лугу;
Безжалостна зима, жестоко лето;
Но в сердце брызжет вечная весна.

Мне мало видеть вас; я не могу
Смириться с вашей холодностью — это
Меня гнетет; любовь моя больна.

* * *

Те радости, что знал я, — слишком рано
Решил пресечь властолюбивый рок.
Как этот день был гибельно-жесток!
О нем воспоминанье — словно рана.

Как видно, счастье так непостоянно,
И дан ему такой ничтожный срок
Лишь для того, чтоб мир назвать не мог
Вершиной счастья торжество обмана.

Но если так Фортуна поступила,
Чтоб радостями тех златых времен
Меня воспоминание томило, —

Что мог бы мне в вину вменить закон,
Когда мне муки Небо присудило
Лишь потому, что я для мук рожден?

* * *

Я за обман вас строго не сужу,
Хотя о нем давно имею вести,
И не прошу вознаградить по чести
Ту преданность, с которой вам служу.

Но больно мне, когда воображу,
Кто на моем обосновался месте —
Выходит, стал я жертвой вашей мести,
Виновны вы, а я ответ держу.

Хотя, сеньора, справедливо, чтобы
Обидчик был обиженным наказан,
Когда к тому весомый повод есть,

Но все же я, решив в порыве злобы,
Что за коварство ваше мстить обязан,
Столь низкую бы не назначил месть.

* * *

Вознесшеюся зрю любовь мою, —
Меня мое несовершенство гложет
И страсть мою безжалостно ничтожит,
И я позор великий познаю.

Ее столь ниже я в миру стою,
Что мысль о ней во мне лишь муку мно
И лучший выход для меня, быть может
Скорее отойти к небытию.

Ее достоинствам предела нет,
От них все горше мне и все больней,
Душевного не укротить раздора.

Пусть оттого покину белый свет,
Но не могу не помышлять о ней:
Un bel morir tutta la vita onora .

* * * Да сгинет день, в который я рожден!
Пусть не вернется в мир, а коль вернется,
Пусть даже Время в страхе содрогнется,
Пусть на небе потушит солнце он.

Пусть ночи тьма завесит небосклон,
Чудовищ сонм из ада изрыгнется,
Пусть кровь дождем из туч гремящих льется
И сын отца убьет, поправ закон.

Пусть люди плачут и вопят, не зная,
Крепка ль еще под ними грудь земная,
Не рушится ли мир в бездонной мгле.

Не плачьте, люди, мир не заблудился,
Но в этот день несчастнейший родился
Из всех, кто был несчастен на земле.

* * *

Хоть время день за днем, за часом час
Свой суд вершит над славой и над властью,
Кладет конец уму, богатству, счастью,
Оплакивая жертвы всякий раз,

Хоть бег его поспешный многих спас,
Попавших в руки злу и безучастью,
Оно бессильно перед этой страстью —
Моя судьба зависит лишь от вас.

Мгновенья мчатся: день сменился ночью,
Веселый смех растаял в горьком плаче,
Гроза прошла — и вспыхнул небосклон.

Но каменному сердцу, средоточью
Моей надежды, скорби и удачи,
Неведом вечный времени закон.

* * *

Туманный очерк синеватых гор,
Зеленых рощ каштановых прохлада,
Ручья журчанье, рокот водопада,
Закатных тучек розовый узор.

Морская ширь, чужой земли простор,
Бредущее в свою деревню стадо, —
Казалось бы, душа должна быть рада,
Все тешит слух, все восхищает взор.

Но нет тебя — и радость невозможна,
Хоть небеса невыразимо сини,
Природа бесконечно хороша.

Мне без тебя и пусто и тревожно,
Сержусь на все, блуждаю как в пустыне,
И грустью переполнена душа.

* * *

Фортуне ненавистна тишина,
Противен мир и чужд порядок божий,
Но если путь счастливый, непохожий
На пройденный, начертит мне она,

Душа воспрянет, Музой зажжена,
И лира станет звонче и моложе,
Чтоб Тежо там, вдали, на отчем ложе,
Внимая ей, застыл в объятьях сна.

Пока же эту немощную лиру
Преследует и гонит гнев Фортуны,
Не по заслугам ваша похвала.

Пусть лучше восславляют ваши струны
Иного — кто, как вы, являет миру
Поистине великие дела.

* * *

«Что унесла ты, Смерть?» — «Взошедшее светило».
«Когда?» — «Как только день забрезжил в небесах».
«И что ж теперь оно?» — «Уже остывший прах».
«Кто приказал тебе?» — «Тот, чья безмерна сила».

«Кто телу даст приют?» — «Как всем телам — могила».
«Где юный блеск его?» — «Как всё — погас впотьмах».
«А Португалия?» — «Глядит на гроб в слезах».
«Что говорит она?» — «Как рано ты почила!»

«Кто видел мертвую — не умер?» — «Был убит».
«Что говорит Любовь?» — «В молчании скорбит».
«Кто ей замкнул уста?» — «Я! Тут не место спорам».
«А королевский двор?» — «С Любовью заодно».
«Что там готовится?» — «Там пусто и темно,
И все рыдают вслед за погребальным хором».

* * *

Таких созвучий, полных красоты,
Таких стихов в сладчайшем новом стиле
Мои труды еще не породили,
Мой стих явил лишь грубые черты.

А ваш — родник, бегущий с высоты.
Вы Иппокрены ключ им посрамили.
Цветам, что вы на Тежо возрастили,
Завидуют и Мантуи цветы.

Зато вы небесами не забыты,
И Аполлон, пристрастья не тая,
Вручил вам дар, какого я не стою.

Две наши музы равно знамениты,
Но только черной завистью моя,
А ваша — несравненной чистотою.

* * *

О вы, кто честным изменил дорогам,
Чья цель одна: довольство и покой,
Вы блага жадной ловите рукой,
И Беспорядок — ваш кумир во многом.

А мир меж тем идет в Порядке строгом.
Вы жертвуете совестью, собой,
Но божий суд карает грех любой,
И даже Случай тоже создан богом.

Наказан будет тот, кто лишь в судьбу
Да в случай верит разумом кичливым, —
Есть в опыте опасности зерно.

Бог не простит упрямому рабу,
Но то, что он считает справедливым,
Для нас несправедливо и темно.

* * *

Имея ум, любовь, заслуги, честь,
Мы мним, что путь наш радостен и гладок,
Но рок, случайность, время свой порядок
Наводят в мире, нам готовя месть.

Загадок неразгаданных не счесть,
Хоть на догадки разум наш и падок,
И вот она, загадка из загадок:
Что выше жизни, выше смерти есть?

Ученый муж нередко лицемерит,
Тогда как опыт к знанию приводит:
Побольше наблюдать — важней всего.

Пусть происходит то, во что не верят,
И верят в то, чего не происходит.
Вы лучше верьте в бога одного.